Глава 13. Крысиный король

Едва рассвело, в наш «секретный» дом примчался Мориц с запасной лошадью.

 — На всякий случай, чтобы два раза не бегать, — объясняет он, стараясь не удивляться присутствию Лоренцы.

Гербовая ливрея с пилюлями выглядит на моем оруженосце нелепо, но говорит сама за себя — Медичи взяли контроль над городом.

— Новый пароль, — сообщает Мориц, — «Дупло у белки уж полно». Отзыв: «А жатва убрана».

— Поэтично, — вздыхаю я. Кто-то из Медичи много размышляет об осени, увядании природы и радостях сельской жизни.

Кони, разумеется, пригодились, мы с Лоренцей отправились в палаццо верхом, Курт и Мориц пошли следом, оживлённо обсуждая события прошедшей ночи на языке жестов.

Джакомо выглядит взъерошенным и усталым. Рядом с ним Козимо Медичи и Шварцбарт.

— Лоренца! Что все это значит, дитя мое? Мы же понятия не имели, где ты и что с тобой.

— Простите, папенька, — Лоренца обнимает Джакомо, — Вы же помните как это бывает.

— Не помню, а знаю, горе мое. Можно подумать это проходит с возрастом... Но лучше бы ты дожидалась любимого дома.

— Ах, папенька, я бы не выдержала. К тому же я вовсе не бросалась в гущу событий, как вы могли себе вообразить. А ждала в безопасном месте.

Джакомо кивает, кутаясь в тепло упелянда. Утро выдалось прохладное и сырое.

— Знаем мы ваше безопасное место, проследили за оруженосцем. Вам тоже удалось нас провести, мессир, признаюсь. Никак не ожидал, что все произойдет так быстро.

— Я и сам не ожидал.

— Безумная выдалась ночь. Нам удалось поднять город и склонить партию Аристократов на свою сторону. Мы захватили Новый дворец и дом Гонфалоньера, башню Сан-Никколо и прилегающие кварталы, — сообщает нам Джакомо, — А вы, мессир, уж точно не теряли время зря. Этот пожар на складе Бьянчи... Но что всё-таки случилось с Бонфанти?

— Да вот что, — показываю ему свой скромный узелок.

— Это то что я думаю?

— Голова. Но смерть была столь странной, что я даже не знаю мертв он или нет. Да, я знаю, что это нелепо звучит. Не теряйте бдительность.

— Гвидо Лупо предал нас, — говорит Лоренца, — Надо проверить всех слуг, работников, охрану. Братьев легко узнать по шрамам от бубонов.

— В доме Бьянчи мы взяли некоего Флавио Капелли,  — сообщает Джакомо,  — Он был казначеем Братства. Его допрашивают.

 — Здесь?

— Не станем же мы сдавать его инквизиции, пока сами все не узнаем. 

— Вы хотите передать Братство инквизиции?

 — Надеюсь, до этого не дойдет. Только инквизиторов нам сейчас не хватало. Но в этом вопросе выбор, боюсь, у нас небогатый, коль скоро речь идёт о ереси и хуле на Господа нашего,  — Джакомо торопливо почти символически крестится. — Но с казначея мы не отдадим. Мы всё-таки хотим вернуть хотя бы часть своих денег.

— Он говорит?

— Нет. Но это пока. Вы ранены, мессир. Вам пора бы отправиться в постель.

— Успеется. Если вы не против, я бы присоединился к допросу.

— Да ради бога. Я больше не могу. Потому что задушу ублюдка, вместо того, чтобы оставить ему жизнь,  — говорит добрейший Джакомо Медичи, который за всю свою жизнь, я уверен, мышь не убил. Не своими руками.

Допрос ведут Джованни и Алломано, с ними магистр Донато Моретти. Согласно своей фамилии, он не то, чтобы черный мавр, но явно имеет их в родстве. Коричневая кожа кажется еще темнее в обрамлении совершенно седых волос и бороды. Африканские глаза, большие и темные, смотрят на меня с любопытством, но крупный рот тут же растягивается в добродушной улыбке. Выясняется, что Моретти преподает в Университете.

— Неужто магию?  — спрашиваю я, пропуская мимо ушей вопли Капелли, который сразу меня узнал.

— Что вы, мессер, философию. Мы живем в непостижимом мире,  — разводит руками ученый муж.

 — Ваша правда, магистр. Да, Капелли, я тоже рад тебя видеть. Ты не мог бы орать потише? Судя по виду, тебя даже не побили толком. Так с чего бы надрываться?

Капелли вскакивает, но охранники из числа шотландцев, с которыми я знакомился вчера перед мессой, вдавливают его в скамью.

  — В этом человеке сидит демон! — орет Капелли,  — Он не принял Спасение и выжил. Он проклят! Уберите его от меня!

— Откуда тебе-то знать? Тебя же не было на складе? Ты увел новообращенных воссоединяться...

— Я был с ними, когда тебя связали. Ты не принял Спасение — я это сразу могу отличить. Ты не мертв и здоров.

— Вот это ты называешь здоровьем? — ворчу я.

— Не верьте ему!  — надрывается Капелли, — Учитель заразил его чумой, а он не заболел. Это исчадье ада!

Медичи и магистр смотрят на меня с нескрываемым интересом, но мне наконец приносят складное кресло и я слишком занят поисками удобной позы, чтобы подтверждать или опровергать болтовню Флавио Капелли. Чёртовы раны. Любое движение  — пытка. А несколько часов назад я с ними не только ходил, но бегал, сражался, прыгал по крышам... Спасибо древнему ублюдку, сидящему внутри. Так когда-нибудь сдохну от кровопотери и не замечу.

— Может твой учитель не такой уж всемогущий? — вытягиваю ноги и наваливаюсь на поручень. Да, так немного легче.

 — Он лжет! Медичи, неужели вы не видите его чёрное нутро? Хотя он умеет вводить людей в заблуждение. Он пришел к нам под видом изувеченного солдата...

— Присмотрись, Капелли, почему под видом? По сути я такой и есть. В чем тут ложь?

— Ты — циничный, лицемерный выродок. Ты втерся к нам в доверие богословскими беседами, вызывал жалость, чтобы проникнуть в наши ряды... Ты хотел убить Учителя.

— Богословские беседы, мессир? — изумляется Джованни.

Молча развожу руками и очень об этом жалею — так тоже болит.

 — Учителя невозможно убить!  — верещит красавчик Флавио,  — Он бессмертен!

Теперь еще и голова заболела от воплей.

— Ах да, — говорю я и нехотя поднимаюсь. Проклятье, только примостился хоть как-то. Усевшись на стол, кладу перед собой узелок, неторопливо развязываю его.

— Ты об этом?  — невинно спрашиваю.

Медичи и магистр брезгливо морщатся, а Капелли пронзительно орет.

— Нет! Нет! Не может быть... Он бессмертен. Это подделка.

Беру голову за волосы и подношу к лицу казначея.

— Можешь потрогать. Нормальная человеческая голова ничего божественного не вижу.

— Вы уверены, что это безопасно? — беспокоится Джованни, бледнея,  — Миазмы, чумные скотинки...

— Не-а. С момента смерти это мясо как мясо. Сам не знаю почему... Можете понюхать, Джованни, — только кровь и свежина...

Джованни наконец стошнило. Поручай таким неженкам вести допросы.

Капелли вдруг начинает рыдать как ребенок. Сочувствия это не вызывает, только отвращение.

— Вместе с сущностью тело покинули и миазмы,  — предполагает магистр Моретти, — Такое возможно, если сущности материальны, а не только духовны...

Интересно, ученые магистры сами понимают, что говорят? Хотя о сущностях его стоило бы расспросить.

— Учитель не может умереть, — давится слезами Флавио, — Он однажды воскрес... Он заболел чумой и умер, а потом воскрес.

— Ты сам не видел? Это он рассказал?

— Он воскреснет! — орет крыс, понимая, куда я клоню.

— Это, посуди сам, затруднительно, — доверительно сообщаю я, — Если у тебя отрублена голова, а расчлененное тело сгорело вместе со складом.

Моя ложь звучит убедительно и правдоподобно. Капелли с ужасом смотрит на меня и я буквально вижу, как крошечной змейкой в него вползает дух сомнения.

— Давай начистоту, Капелли, ты же уже понимаешь, что я могу быть похуже твоего учителя. И если я о чем-то спрашиваю, лучше рассказывать все как на духу. Например, чтобы не злить меня и сохранить свою шкуру целой, а голову на плечах.

Для убедительности я опять сую ему под нос голову Крысиного короля.

— Это я уже понял,  — обреченно шепчет Флавио Капелли, глядя на голову Алоизио, — Ты — чудовище.

— И все же говорить со мной значительно приятнее, чем с инквизитором, после того как палач воткнет тебе в задницу железную грушу. Ты знаешь, что такое железная груша и как ею пользуются, Капелли?

— Мессир Робар, — взмолился Джованни, — Он знает, а у меня слабый желудок.

— Вы думаете, что он знает? — сомневаюсь я, — Может лучше показать для наглядности? У нас есть железная груша?

— В этом доме?! Господь с вами.

— Ну да, мы ж ростовщики-гуманисты, совсем забыл. А у соседей?

— Мессир... умоляю...

— Тут я придумал одну штуку, — продолжаю тихо и задумчиво, — Для нее только меч и топор нужны, не надо у соседей одолжаться. Наши предки варвары были такие затейники...

Начинаю рассказывать о «кровавом орле», о котором сам узнал только этой ночью от твари. Не отказываю себе в подробностях и красках — не зря ж меня учили риторике.

— Медичи! — верещит Капелли, дослушав, едва до середины, — Вы же не дадите ему это сделать!

— Не ответишь на его вопросы — дадим, — хладнокровно кивает позеленевший Джованни, — Ради такого случая, поступимся своими принципами ростовщиков-гуманистов и примем участие.

— Я буду говорить, — наконец всхлипывает Капелли.

— Как давно Гвидо Лупо примкнул к вам?

Капелли смотрит на меня в недоумении, как видно ждал других вопросов.

— Точно не скажу, но в числе первых, в начале лета, когда распространились тревожные новости. Его завербовал сам Учитель...

Мы с Джованни переглянулись... Честно говоря, у меня имелись даже не подозрения, а опасения на его счет. Он мог заказать меня. Такой вариант никогда бы не одобрил Джакомо, но для Медичи моя героическая смерть пришлась бы весьма кстати. Потому я и начал разговор с измены Маэстро.

— Сукин сын и пидор, — багровеет Джованни, — Он и есть сукин сын и пидор. Я-то его человеком считал — лютня, стихи, Болонья...

— Прошу прощения? — теперь уже пришел мой черед удивляться.

— Лупо там учился.

— После лупанария, что ли?

— Между лупанарием и университетом был коллегиум доминиканцев, — любезно поясняют мне Медичи. — Но это не так уж существенно.

— Пес Господень? Это многое объясняет, — ворчу, — А между Болоньей и вами, синьоры, что было? Вы люди просвещенные, понимаю, но не до такой же степени, чтобы нанимать в охрану магистров богословия.

—  Великая компания, — вздыхает Джованни.

—  А я говорил тогда Пьетро, что после службы у Гварнерио, люди годятся только для виселицы, — сетует Алломано, — Даже последние обозные шлюхи. Великая компания разъедает душу, как ржавчина железо. А Пьетро мне что-то про трудное детство, ошибки молодости да музыкальные и поэтические таланты толковал, мол, люди меняются, если очень хотят. И что мы видим? Сколько волка не корми... Прошу меня простить, магистр, но оставьте нас ненадолго. Дело семейное.

— Шотландцы тоже, — кивает Джованни, — Подышите свежим воздухом в саду. Мы вас пригласим.

Меня за порог не выставили, а потому я продолжаю задавать вопросы:

— Капелли, почему Алоизио выбрал Лупо из всех людей Медичи?

— У нашего Маэстро полно тайн и руки в крови по локоть... Я присутствовал при разговоре. В отдельном кабинете в «Золотой крысе», Гвидо не знал, что я там. Там есть фальшивая стена...

—  Бонфанти брал тебя на такие встречи, чтобы...

—  ... я учился общаться с разными людьми и управлять ими, учился вести дела.

— И что у него было на Маэстро? — торопит Джованни.

 — Несколько жестоких убийств.

— Несколько?! — фыркает Алломано, — Вы шантажировали человека его ремесла убийствами? 

 — Зато какими! — ухмыляется Капелли, — Обычное дело держать пса, чтобы он охранял дом, пас овец или помогал охотиться. Но кто же пустит под кров бешенного пса? Это презанятнейшая история. Гвидо родился в Риме в публичном доме. Там, естественно, продавалось все. Дети, в том числе. Когда мальчику исполнилось семь лет его выкупил из лупанария богатый купец, покровитель искусств и любитель запретных удовольствий. Лет в двенадцать Гвидо то ли надоел купцу, то ли стал слишком старым и его пристроили в Коллегиум доминиканцев. Не мне вам рассказывать о вкусах и нравах монахов... Несколько лет спустя купца нашли на сцене в домашнем театре мертвым. Он умер от удушения — каким-то образом проглотил собственные гениталии, предварительно их отрезав. Вскоре наставник Гвидо в коллегиуме повторил тот же подвиг. С тем отличием, что до того святой отец сильно перестарался с умерщвлением плоти, а из задницы у него торчала кочерга. Да, если кому-нибудь интересно, труп нашли в церкви, когда монахи собрались на заутреню. Никто не связал Гвидо с убийствами — он был лучшим учеником, тихим, примерным юношей и к тому времени уже перебрался в Болонью.

 — Откуда Алоизио узнал об этом?

 — Учитель говорил, что некоторые люди читаются как книги, надо только научиться листать страницы. Алоизио рассказал Лупо об этих убийствах. Но Лупо рассмеялся ему в лицо. Сказал, что не имеет к ним никакого отношения, а если бы и имел, ничего нельзя доказать и вертел он и Спасение, и Братство, и Алоизио вместе с ними. Плевать ему на чуму, он вовсе не собирался жить вечно. Учителю посоветовал поберечь себя для великих дел, а то как бы тоже чем-нибудь не подавиться. «Вот как?» — сказал Учитель, — «Но ты совершил ещё одно страшное преступление, по которому у меня есть все доказательства и даже свидетель. Будешь ли ты таким смелым, если я назову тебе имя Карло Руджери?»

Медичи дружно выдохнули. Карло Руджери — отец Лоренцы. Маэстро, черт его побери, убийца ее отца, всегда был рядом с ней и казался верным как собака. Волк не собака.

—  Почерк тот же, — задумчиво говорит Алломано, — Похоже на правду.

—  Ещё как похоже, — щерится Флавио, — Потому, что это и есть правда. Как только Маэстро услышал имя Карло Руджери, он изменился в лице, будто разом утратил всю свою уверенность и наглость, но ничего не ответил. Тогда Учитель сообщил ему, что его, Лупо, сообщник примкнул к Братству и покаялся во всех прошлых преступлениях, в том числе и в убийстве Руджери. Выбор прост: принять Спасение, стать одним из нас и получить свидетеля в свое полное распоряжение или огласка дела. «Кстати, Гвидо, если ты подумываешь сбежать и залечь где-нибудь на дно», — сказал Алоизио,  — «То лучше этого не делать, потому что я постараюсь, чтобы Флоренция узнала все подробности этого убийства. Все. Даже те, что скрыты от глаз». Лупо пожелал увидеть свидетеля собственными глазами, после чего безропотно принял Спасение.

—  А зачем Маэстро вдруг понадобились сообщники? — задумываюсь я, — В Риме он такие интересные дела в одиночку проворачивал... И скорей всего не только там. Почему с Руджери не так?

— У Руджери была охрана, — объясняет Алломано, — Он был неприятным типом. Похуже своих сынков. Вечно встревал в коммерческие и политические авантюры и вечно их проигрывал. У него было много врагов.

—  И трахал мальчиков? — уточняю я, — Какая могла быть связь между ним и Лупо?

Отвечает Капелли:

—  Лупо нанял кто-то из врагов Руджери. В разговоре Лупо и Учитель не называли имена. У заказчика были условия, все должно было выглядеть как ограбление, но с надругательством над телом в любимом стиле Маэстро.

— Нет, — размышляю я, — Судя по тому, что ты рассказал, издевался он над живыми жертвами. Мучители должны были страдать, как страдал он, когда был в их власти.

— Над живым Руджери он надругался или над мертвым, уже не узнаешь, — возражает Алломано, — Эту ночь Лупо, я так понимаю, не пережил?

— Упал с крыши, — сумрачно сообщаю я, — С арбалетным болтом в спине. Ищите труп где-то в районе улицы Сан-Никколо.

— Туда ему и дорога, — отмахивается Джованни, — Что Маэстро сделал с сообщником?

— Убил. Таков был уговор. Да и этот жалкий бандит уже никому не был нужен.

— Так вот как у вас велись дела? — лезу в кошель, за снадобьем, которое дал Курт на случай, если совсем худо станет, — Ладно, Капелли, продолжим. Гвидо Лупо единственный из людей Медичи, кто примкнул к вам, не считая тех, что передавали деньги в прошлый раз?

— А как ты думаешь? — ухмыляется Флавио.

— Дайте ему бумагу и перо, — ярится Джованни, — Пиши молча.

Кривлюсь от горечи разжевывая пилюлю. Медичи склонились над листом бумаги, на котором одно за другим появляются имена. Всего пять. Меня радует, что из охраны Лоренцы крысой оказался только Маэстро. Но есть слуги, приказчики... Капелли мог жертвовать пешками, прикрывая сообщников, но это легко проверить.

— Больше я не знаю.

— Вот с них и начнем, дядюшка, — Джованни присыпает список песком, стряхивает и передает Алломано, — Мессира Ральфа привлеките. Он единственный из наших людей, кто уж точно чист как новорожденный младенец.

— Не накручивайте себя, Джованни, — говорю, — Они не могли держать много Крыс рядом с вами. Стало бы заметно.

Возвращаем магистра Моретти и шотландцев, продолжаем допрос.

 — Где ты встретился с Алоизио Бонфанти?

— В Каффе. Прекрасный город на берегах Черного моря, почти не уступает Флоренции. Может, бывали там?

— Бывали, — сухо отвечает Джованни, — Крепость на холме с консульским дворцом, церквями и богатыми лавками впечатляет, не спорю. Но где уж там до Флоренции. Дальше, пожалуйста.

— Я служил в фактории... Чудес навидался — на жизнь вперед хватит. Товары и люди со всех концов света...

— И люди как товар, — морщится Джованни. — Ближе к делу.

— Как пожелаете. Город осадили кочевники во главе с ханом Джанибеком. В их войске случилась странная болезнь, как теперь понятно, это была чума. Кочевники стали забрасывать Каффу трупами из катапульты, все еще не понимая, что их настиг злой рок. Нас тоже. Власти сочли за благо сжигать чумные трупы, увы, что-то пошло не так... в городе начался мор. Но среди осаждающих мор был еще страшнее. Они отступили в степь, подальше от обстрелов и преследования нашего войска. Думаю, что там сдохли все или почти все. Я же решил, что с меня хватит — прихватил свои сбережения, ограбил факторию, обобрал пару богатых домов, где все умерли. Вывалил все это капитану генуэзского корабля. Алоизио уже был на этом корабле.

— В качестве кого?

— Пассажира. С ним был слуга. Монгол.

— Батыр? — уточняю.

— Да. Я сразу понял, что он не слуга. Он выглядел грозным воином и принцем диких степей Тартарии.

— Верно, — вздыхаю я, — Великий воин. Был. Зря с вашим мессией связался...

— Но откуда они взялись на корабле? — возвращается к делу Джованни, — Ты видел их раньше в Каффе? Там же не так много жителей.

— Но не так уж и мало. Вам не хуже меня известно, что в Каффе пересекаются торговые пути. Новые лица там никого не удивляют.

— То есть ты не встречал раньше Алоизио? Тем более монгола?

— Нет.

 — И что произошло в пути? — спрашиваю.

 — Корабль ломился от специй — с таким грузом не будешь мешкать в местах, где непонятно, что происходит. Мы быстро ушли из Каффы. Капитан не слишком-то и вник в ситуацию. Меня проверили, здоров ли. Заперли на неделю. Каюту не предоставили — изгаженный закуток в трюме, карцер для гребцов и команды. Там уже сидели Алоизио и Батыр. Заболей мы, нас бы выкинули нас за борт, присвоив деньги. У меня, правда, осталось три флорина и один дукат, но это золото, как ни крути.    

— Его запах ты не заметил?

— Трюм и сам по себе смердел. Крысы там кишмя кишели. А еще кочевник. Они ж не моются и мажут тело вонючим жиром для здоровья. Да и экипаж корабля не благоухал, не говоря уж о Каффе, из которой я бежал. И ведро одно на нас троих... не каждый день выносили. Трудно разобраться в таком разнообразии ароматов.

— А твой учитель жрал и срал, как все люди?

— Да.

— Магистр, как по вашему, у божественных сущностей обстоит дело с отправлением естественных надобностей? — любопытствую я.

— Убежден, что никак, — отвечает Моретти, — Возможно Бонфанти был смертной ипостасью подобной сущности...

— Тогда-то в трюме он и обратил тебя в свою веру?—  спрашивает Джованни.

— После Каффы у меня не было сомнений, что это вера истинная. Вы еще не знаете, что это такое... о нет. Рассказы о чуме это еще не чума. Говорят вся Таврия сдохла к чертям — генуэзские и венецианские колонии, греческое княжество Феодоро. Тысяч двести людей. С кочевниками может и все триста. Да какой к черту полуостров? Вся Газария, Русинские княжества, Золотая Орда... Сколько это людей я представить себе не могу. А вы?

Наступает глубокая тишина.

— То-то и оно, — вздыхает Капелли, — Это и есть Конец Света... И у вас была возможность его остановить...

— Остановить? — спрашиваю, — С помощью Алоизио Бонфанти? Остановить пожар, подливая масло? Ты же понимаешь, что твой учитель пришел с кочевниками и идея обстреливать Каффу чумными трупами принадлежит ему.

Флавио Капелли смотрит на меня, как на пророка. Бывает, сболтнешь вслух что-то бредовое на пробу и вдруг правдой оказывается.

 — А ты откуда это знаешь? Демон подсказывает?

— С демонами ты явно знаешься поболе моего, тебе виднее. А Батыр не с неба же свалился. Кто тебе рассказал? Батыр или Алоизио?

— Я не настолько хорошо знаю язык кочевников, да и Батыр был не из разговорчивых. С Учителем иногда говорил. Алоизио знал их язык в совершенстве. Когда Учитель рассказывал о себе, он упомянул, что шел с востока. Он не мог миновать орду кочевников... Когда же я постиг, какой силой он обладал, стало понятно, что он мог уничтожить и кочевников и Каффу... просто так. Но он сказал, что пришел в Каффу за мной.

— Потому что ты такой особенный? — с сомнением интересуюсь я.

Флавио душит нервный смешок.

— Вчера Учитель сказал, что он пришел во Флоренцию за Медичи, а обрел тебя.

— Ты видишь, как он меня обрел, — я приподнял голову Алоизио, — Не говоря уж о Медичи.

Капелли смотрит на меня мутными голубыми глазами, потом переводит взгляд на Джованни.

—  Вы просто ничего еще не поняли, несчастные глупцы. У чумы есть ноги и руки. Чума — высшая справедливость. Она доберется и до вас.

— Пока не добралась, — говорит Джованни, — Расскажи-ка нам, что случилось на корабле, после того, как вас выпустили?

 — Почти все заболели.

— Почти все. Он спас их?

— Только тех, кто уверовал.

— Таких было много?

— Нет, только один.

— Фабрицио Гоцци?

— Да. Остальные думали, что он рехнулся и хотели выбросить за борт. Если бы не Батыр, они бы это сделали.

— Ты знаешь как Алоизио их заразил? — спрашиваю, — Не верится, что матросы охотно с ним целовались.

— Разве что он превратился в прекрасную деву, — хмыкает Джованни.

— А и правда. Он в женщин превращался?

 —Да.

— Так что? Он превратился в прекрасную деву и перецеловал команду?

— Я видел, как он сплюнул в похлёбку. Вероятно это действует не так быстро, как поцелуй, но все же... На корабле были черные крысы, я уже говорил... Можно было проснувшись, найти рядом с собой дохлую крысу и не одну. Тогда учитель явил первое чудо, которое я видел. Собрал больных и умирающих крыс и велел им утопиться... В Константинополе мы сошли на берег, оставив за своей спиной галеру с мертвецами... Хочешь про Гоцци послушать? — Флавио заглядывает мне в глаза, — Тебе понравится.

— Выкладывай.

 — У Гоцци появились бубоны, когда мы подплывали к Константинополю. Учитель сказал, что может его спасти. Но сначала ему надо выйти в порт. Ненадолго. Зайти в лавки, таверны и обязательно посетить рынки, бордели и церкви, чтобы поцеловать иконы. В восточном обряде это практикуют.

— Иисусе, — выдыхает Джованни. Я двигаю в его сторону графин с водой.

— Он согласился?

— Да.

— А ты что сделал?

— Выбросил под Софией и на базаре по мешку с черными чумными крысами с корабля.

Молчу долго. Очень долго. Передо мной сидит человек, убивший половину Константинополя, всю Сицилию и десятки, а может уже сотни тысяч людей, ради спасения собственной жизни... И этот человек считает чудовищем меня. Да что я, черт возьми, против них, пусть и с сущностью, материальной или духовной, внутри?! Какая-то очень злая ирония.

— Почему ты это сделал? Тебя же уже спасли? Или я что-то не понимаю? Учитель угрожал тебе смертью?

— Нет. Учитель сказал, что это необходимая жертва. Страх приведет людей к спасению. А Константинополь это просто очень большой и грязный город.

— А Сицилия это просто остров? — спрашиваю я.

— Да - спокойно говорит Капелли, — Их пример убедителен, но их легко отрезать от внешнего мира и задержать или остановить чуму. Чтобы всех спасти.

— Так говорил учитель?

Капелли кивает.

— А что он велел сделать Батыру?

— Ничего. Учитель ценил воинов. А Батыр был спасён помимо собственной воли.

— Уважение мое к этому человеку по-прежнему неизмеримо.

Не знаю, принято ли у монголов огненное погребение, но смерть в битве с мечом в руке всегда считалась достойной.

— Учитель не ломал его, как других, — пожал плечами Капелли, — Того же Гоцци, например. Хорошие воины ему были нужны цельными и неизмененным для создания войска. А сломленный воин — плохой воин. Он это понимал.

— Зачем твоему учителю было нужно войско?

— Защищаться и нести знамя новой веры. Зачем ещё?

— Ладно. Куда вы поплыли из Константинополя?

— По счастью, когда мы управились с делами, генуэзская галера отходила в Далмацию.

 — Чертовы генуэзцы, — ворчит Джованни, — Всюду они.

— Чистая случайность, — пожимает плечами Флавио, — Высадились мы в Заре. Это венецианский город и генуэзцы не хотели там выходить, но к этому моменту от неизвестной болезни умерла половина каторжников-гребцов. Необходимо было срочно разжиться новыми и взятка коменданту порта решила все дело. Зара прекрасна. Чудный идиллический городок, лазурная Адриатика. Всюду белый камень с карьеров острова Брач — не поверите! — даже на мостовых. На ощупь гладкий шелк. Чистота поразительная и самые прекрасные закаты, которые я видел. А самым замечательным в Заре были городские законы, по которым местному населению, хорватам, нельзя селиться в этом прекрасном городе — он только для венецианцев. Которым в свою очередь нельзя жениться и выходить замуж за местных — надо беречь чистоту венецианской крови... Уж таковы прелести истинной просвещенный демократии. Сказать, что такое положение вещей способствовало частым бунтам, ничего не сказать. Учитель воспользовался ситуацией, перессорил всех со всеми и запустил в город чуму. Не думаю, что в результате резни и последовавшего за ней мора в городе хоть кто-то выжил. Правда там же мы обрели Юрая и Дарио — полукровок, одинаково ненавидимых обеими сторонами. Дальше мы перемещались по суше. Увлекательное было путешествие.

— А как же Сицилия? Неужто без вас обошлось?

— О нет, хоть мы и строили свой новый Рим во Флоренции, мы совершили набег на Сицилию. Дело нельзя было пускать на самотёк. Большая часть паствы пришла к нам после успеха в Сицилии.

 — Алоизио рассказывал о себе? Он говорил откуда у него этот дар?

— Он путешествовал по востоку. Писал философский трактат...

— Мы нашли рукописи в доме Бьянчи, — вклинивается Джованни, — Магистру еще предстоит в этом разобраться. Продолжайте, Капелли.

— Учитель ушел очень далеко, как Марко Поло, если не дальше... Даже был при дворе монгольского хана. Где-то в монгольской степи он нашел древний храм, в котором вместо обычных восточных истуканов возвышалась статуя золотой крысы. На Алоизио снизошло озарение, он обрел божественную сущность и пять даров. Дар повелевать крысами, дар нести чуму и исцелять чуму, дар преображения, дар власти над жизнью спасённых и дар вечной жизни. Древний храм был возведен во имя Его, во имя Чумного бога, Повелителя крыс.

— Он не делился воспоминаниями вроде: «А перед этим меня укусила бешеная чумная крыса в опиумном притоне»? — интересуюсь я.

Капелли неожиданно демонстрирует присутствие духа:

— Тебя, например, кто укусил?

— Вот уж не знаю, — говорю, — По слухам, без крыс не обошлось. Вспомнишь что-нибудь, посылай за мной в любое время дня и ночи.

— Зачем это тебе? Все кончено. Ты его убил. Никто уже не спасет вас от чумы...

— Хочу, видишь ли, понять, что вы все, черт вас дери, такое.

Капелли смотрит на меня своими большими невинными глазами.

 —Люди, — отвечает он.

— Что ж, человек, расскажи синьору Медичи, где вы прячете золото, которые взяли у них. И будешь свободен. На сегодня.

— Не спешите праздновать победу, — голос Капелли равнодушен и холоден, — Учитель с нами, пока живо Братство крыс.

— Спасибо, что предупредил, — говорю. — Мы свернем головы всем крыскам. Одну за другой. Чтобы и духу вашего не было. 

— Всех вам не достать. Крыса проберется куда угодно и в церковь и во дворец.

— Вот ты нам и расскажешь, куда уже пробрались,—  Алломано отрешенно поигрывает очиненным пером, — Запираться не советую. Есть в благословенной Флоренции такие мастера развязывать языки, что ты удивишься.

— Что скажете? — спрашивает меня Джованни, когда допрос окончен, а пленник заперт в подвале.

— Да ничего нового. Спрячьте гаденыша от инквизиции. Шкурку ему все же попортить стоит для убедительности. Зубы выбить, может глаз выколоть и отпустить. Следить, конечно, а вдруг... Если ничего не будет происходить, прирежьте, чтобы не размножался... Что вы на меня смотрите? Я таким не занимаюсь. Уверен у вас есть кому. И, пока не забыл, голова ваша. Можете насадить на пику или отдать магистру для изучения — дело ваше.

— Простите, мессир, вы надеетесь кого-то поймать на Капелли? Кроме братьев-крыс?

— Это же очевидно — их учителя.

— Вы давече рассуждали, что делать с его головой.

— Но подозреваю, что ублюдок сбежал.

Джованни ошарашенно смотрит на меня.

— Нет, не без головы. Тело распалось на крыс...

— О! — говорит Джованни, — А в этом есть логика.

— Вы находите? — теперь мой черед удивляться.

 — Королем крыс называют нескольких крыс, сросшихся хвостами, — объясняет Джованни, — Находили экземпляры из трех десятков. Говорят, что сородичи заботятся о них, кормят и поклоняются им.

— Не хотите же вы сказать, что эта пакость как-то приняла человеческий облик? Но ведь Алоизио Бонфанти существовал...

— Но мы так и не нашли его семью, — замечает Джованни.

— Мою семью вы тоже не нашли. Как по-вашему, похож я на гомункулуса? Или меня сложили из крыс?

Джованни серьезно смотрит на меня:

— Если вас из кого-то и сложили, мессир, то материал был явно поблагороднее.

— Это комплимент? Не ждал от вас, Джованни. Пока мы наедине, не могли бы вы ответить на личный вопрос?

— Да ради бога.

— Со всем уважением, скажите, вы очень не любите меня или очень любите Лоренцу?

— Господи, о чем вы? Я же женат...

— А у женатых хер отсыхает? Не знал.

— Послушайте, мессир Робар, что и к кому я испытываю, это мое личное дело. Важнее то, что я в состоянии совладать со своими чувствами. Вы, надеюсь, тоже.

— Именно такой ответ я и хотел услышать. Что же, теперь, когда между нами нет недомолвок, зато установилось доверие и понимание, разрешите откланяться. С ног валюсь и это уже не фигура речи.

— Нет, теперь уж и вы меня выслушайте, мессир. Когда отец решил послать за вами, чтобы остановить Крысиного короля, я спросил его, не пустим ли мы в свой дом ещё большее зло. Отец в свойственной ему манере сказал, что зло, которое можно убить мечом или стрелой не самое страшное зло в этом мире, а вы так и вовсе воплощение высшего добра и справедливости. Но мы то оба понимаем, что это не так. Уж не знаю, сидит в вас демон, как говорил этот жалкий Капелли, но считаю нужным предупредить, если вы причините вред кому-то из Медичи, например, Лоренце...

— Вы ударите меня гроссбухом по голове? Как я понимаю, это ваше главное оружие.

— Зря вы насмехаетесь. У меня есть увлечение — большой английский лук. Я тренируюсь каждый день и бью без промаха.

— Своими руками? Не проще ли нанять убийц?

 — А что у этих людей был бы шанс преуспеть? — едко интересуется он, — Хочешь сделать хорошо — сделай сам. И я считаю, что лук — это честно. Да, мне приходилось сражаться пару раз, вам должно быть смешно это слышать. Однажды я убил в такой стычке человека и мне это не понравилось, а скольких убили вы этой ночью? Рука хотя бы раз дрогнула? Да что я против вас? Я развернуться с мечом или ножом не успею, как умру.

— Джованни, — я совершенно серьезен, — Спасибо за откровенность и простите, что плохо о вас подумал. Теперь я вижу, что вы хороший человек и настоящий мужчина... План с луком не так уж и плох, когда имеешь дело с кем-то вроде меня. Должен вам сознаться, что мне крупно не повезло. Я зло той природы, что не только убивается мечом и стрелой, но и вечно собирает синяки, шишки, что-нибудь ломает, страдает от ран. Поэтому или бегите за своим большим английским луком, или позовите слуг, черт вас дери. Мне нужна помощь, чтобы добраться до кровати.

***Загрузите NovelToon, чтобы насладиться лучшим впечатлением от чтения!***