Глава 3. Военный совет

Хармс настраивает лютню, возится с колками. Длинные пальцы скользят по струнам. Шпильман трясет головой и вновь что-то подкручивает, что-то попускает. Играет и удовлетворённо кивает сам себе. Курт ставит перед ним оловянный кубок с разбавленным вином и Тристан Хармс вспоминает о нашем присутствии.

— Не завидую тебе, — говорит он, промочив горло, — Выстоять против маршала...

— Да что там маршал, — отмахиваюсь я. — Тут бы де Римонов пережить.

Хармс саркастично лыбится и наигрывает что-то заунывное.

Курт подвязывает чёрно-белый шахматный шелк полога, пуская в шатер воздух и солнечный свет. Внутри ковры вместо пола, кровать, стол, складные кресла, два сундука и горы подушек — все походные удобства. При необходимости шелковая занавесь делит шатер на две части: личную и для приемов. Сейчас она отдернута, места должно хватать на всех. Слуги и Мориц суетятся, накрывая на стол.

Выхожу, потягиваясь, смотрю на лагерь. Бросаются в глаза полосатые черно-белые шатры де Римонов. На каждого брата свой, а еще дядюшкин, графских министериалов и вассалов — сила, что ни говори. Над центральным шатром золоченая корона, герб на каждой стороне. Ветер полощет шелковое знамя с белым единорогом. Можно рассмотреть серебряный рог и копытца. Мой флаг поскромнее — треугольный клаптик в шашечку с крошечным гербом. Все, на что я имею право.

Утро началось с богатырского храпа Вольфа. На пиру он перебрал, рухнул прямо на мой шатер да так и заснул. Тащить безвольное тело в ставку герцога было далековато, да и незачем. Оставили у себя, закинули в уголок и укрыли плащом. Большей частью бедняга дрых да посапывал, но случалось ему неудачно перевернуться и выдать трубный глас, сотрясающий небо и землю. Пришлось швырнуть спросонья пуленом. Вышло точно в лоб. Вольф пожевал и помычал что-то не открывая глаз, перевернулся на бок и затих. Мориц вылез из-под одеяла, простонал «спасибо» и снова укрылся с головой. Но мне уже было не до сна. Пришлось обдумывать план. Теперь-то Вольф, умытый, одетый и причесанный, жадно поглядывает на накрытый стол.

— Похмелье-то вам, мессир, не ведомо, — язвит Мориц, поднося ему ведерный кубок разбавленного вина с долькой лимона. Уже не первый за утро.

— Почему же? — возражает Вольф, — Но как по мне, лучшее средство от похмелья — плотная трапеза.

«За чужой счет» — читается в жесте и выражении лица Курта.

На поздний завтрак, а заодно и военный совет, я пригласил в свой шатер де Рейна, Карла фон Лейдена и клан де Римонов едва ли не в полном составе. Гоше среди них и я вздыхаю с облегчением. Когда бы я так радовался, увидев здоровенного высокородного засранца, разряженного в цветной шелк и бархат, будто чертов заморский попугайчик?

Граф бросает взгляд на Хармса.

— Хорошо придумано. Если подошлют лазутчиков, лютня заглушит наши разговоры.

Неприятельских лазутчиков не стоит боятся, потому что Курт отправлен прогуливаться вокруг шатра с фальшионом на поясе. Но и музыка не повредит.

— Господи, как дома, — блаженно вздыхает Гартман де Римон.

Ему лет двадцать, он высок и крепок, как и остальные мужчины его рода, но внешне больше взял от отца, как и Бертрам. Носы у них длинноваты, волосы темнее и черты не столь правильные, как у Гоше, Лорелеи и Лео, удавшихся в белокурую красавицу мать.

— От столичных менестрелей с души воротит, — продолжает он, — И на девок похожи и блеют, как овцы на сносях.

Все одобрительно поддакивают, Хармс молча раскланивается и продолжает играть.

— Рад видеть мессира графа в добром здравии, — говорю, надо же с чего-то начать, — А я уже собирался вымаливать прощение у графини Агнессы и вдовствующей графини де Римон.

— Обязательно сходи. Они обожают, когда у них что-то вымаливают, — Гоше улыбается широко и обаятельно, но он бледен, под глазами круги. — Ты не представляешь, чего мне стоило вырваться из лап графинь, потому как не очень-то мое здравие доброе. Башка раскалывается и тошно все время, но возможность побить маршала я ни за что на свете не упущу... Уже велел изготовить таран, мостки и лестницы... И меня вот барбакан смущает. В чем его смысл, кроме зрелищности и дополнительных препятствий? А там и мост с хитростью, чтобы мы во время штурма ещё и искупались. И черт с ним. У нас свой мост будет... Я тебе говорил, что выписал отличного инженера из Италии? Ах да, мы же год не разговаривали.

— Ты, я вижу, соскучился, — ворчу.

— Не то слово. Сон и аппетит теряю, когда твою рожу долго не вижу.

Де Римоны вываливают мне на кровать, стол-то занят всякой снедью, планы потешного замка, к слову, отлично прорисованные. Гоше рисует и чертит сам, но скрывает — не графское это дело, проще на инженера-итальянца свалить. Но ты смотри, как его разобрало! Мне тоже пришлось обойти детище де Ла Барда не раз и не два. Да я даже баронессу вчера отвёл любоваться звездами поближе к крепости, чтобы лишний раз подумать, но фундаментальная подготовка и рвение Гоше меня немного смущают. Бугурт — забава, а не война.

— А осадные орудия твой инженер ещё не построил? — в шутку интересуюсь я, пытаясь понять насколько далеко все зашло.

— Ты наш капитан — тебе решать, — Гоше и глазом не моргнул. — Но уж прости, правилами запрещено.

Замечаю дерзкую зеленую ленточку на рукаве Лео де Римона и сердце неприятно сжимается.

— Мессиры, прошу к столу, обсудим наш план за трапезой.

— Да какой тут может быть план, — граф наш, несмотря на плохое самочувствие, явно в хорошем настроении. Даже положил немного молодого сыра себе на тарелку, впрочем, поморщившись на румяный мясной пирог, на который навалились остальные.

— Наносим отвлекающий удар и берем их тепленькими с той стороны, где не ждут...

— Да-а, маршал же в лес по грибы пришел из ближнего села, — замечаю я на это, — Где ему такой маневр раскусить.

Заметив, что слуги уже наполнили все кубки, поднимаю свой:

— За победу, мессиры! Во славу бургундского рыцарства, нашего доброго государя и нашего славного герцога!

— За победу! — поддерживает тост дружный хор мужских голосов, — За Бургундию! За короля! И за нашего Людвига!

— За Лиса и Вормс! — говорит Вольф, — Сделаем этих расфуфыренных столичных петухов, мессиры!

— Да, — рычит Бертрам, — Покажем им, что такое настоящая рубка.

Гоше смотрит на него с некоторым скепсисом и, едва пригубив вино, возвращается к прерванному разговору:

— Нанесем несколько отвлекающих ударов. У нас достаточно людей.

— Не хотел бы я слишком дробить силы, — говорю.

— Да чем мы рискуем, мы же не на войне, убьют кого-то что ли? — возражает Бертрам де Римон, — А если и убьют — такова жизнь.

— Убить-то может и не убьют, — соглашаюсь, — но пленят и выкуп потребуют, а не у всех наших рыцарей достаточно средств, чтобы заплатить.

— И что с того? — искренне удивляется Гоше, — Попадут в зависимость на пару лет.

— У некоторых это может растянуться на целую жизнь, — неожиданно поддерживает меня мессир Рикард.

— И ладно, — говорит Гоше, — Будут зато сытые и при деле. Но если хотите, друзья, выкуплю я ваших нищебродов, я сегодня добрый. Послужат мне.

Человек, не знавший неволи, никогда не поймет, что такое свобода. Да и что может знать о бедности рождённый с серебряной ложкой во рту?

— Это люди твоего сословия, Гоше, — напоминаю я, — Во всем равные тебе. Братья по оружию.

— А как ты собираешься поступить с братьями по оружию, которые не могут заплатить выкуп тебе? — невозмутимо интересуется Гоше.

Вообще-то у меня есть кое-какой план на этот счет, но я не спешу им делиться.

— Мне хотя бы есть, что им предложить, — продолжает граф, — Каждый сам за себя, ван Хорн, каждый играет картами, которые раздала ему судьба. Это справедливо. Кто-то платил за тебя выкуп?

— Не было надобности.

— Вот видишь! Кто достоин и кому очень надо, выкарабкается сам. Так это работает.

— Полностью с тобой согласен, мессир граф, закон жизни — волчий закон, — говорю. — Но пока мы на турнире, а не на настоящей войне, пока мы, черт нас дери, мальчишки, которые воюют за деревянную крепость тупыми железными палками, предлагаю не портить праздник и для разнообразия придерживаться законов рыцарской чести и братства. То есть учитывать интересы всей команды. А это вполне можно устроить, если правильно разделить наших людей на отряды.

— Хорошо сказано! — смеётся Гоше, а вслед за ним и остальные. Да, парни, я и без вас понял, кто вожак стаи, можно не напоминать.

— За рыцарское братство! — поднимает кубок граф.

— За братство! — вторят ему рыцари под серебристый перезвон кубков, грех ведь за такое не выпить.

В шатер врываются запыхавшиеся близнецы де Рейны.

— Доброго дня, господа. Прощения просим, но это важно.

— Мои сыновья, Квентин и Мартин, если кто-то не знаком, — представляет де Рейн, — Что там у вас?

— То, что вышивала Катриона, это стяг маршала де Ла Барда на бугурт, — говорит один из них.

— Так-то ее за рукоделие не усадишь... — добавляет второй.

— Проклятье, что с ней такое? — мессир Рикард устало прикрывает лицо рукой, — С ума меня сведёт. Простите, господа.

— Дама вправе сделать свой выбор, — напоминаю я. Интересно, сколько раз надо повторить, чтобы до всех дошло?

— Дама? Дама?! — возмущается мессир Рикард, — Да какая из нее дама?! Она ребенок!

— Мужайся, дружище, — сочувствует де Рейну многодетный отец Жильбер де Римон, — Дочери брачного возраста — это самое страшное испытание для мужчины. У тебя хотя бы одна, а я пока выдал этих чертовок замуж, поседел... Чего только не было. Однажды...

— Будучи любящим мужем одной из чертовок, — вмешивается Карл фон Лейден, — Прошу вас не продолжать, дорогой тесть.

— И как видишь, Рикард, — довольно кивает Жильбер де Римон, — Все закончилось наилучшим образом.

Следующим в шатер влетает совсем мелкий белобрысый пацаненок.

— Папа! — он запинается, окинув перепуганным взглядом присутствующих, — Деда, дяди, мессиры де Рейны и мессир ван Хорн... Мое почтение.

— И наше вам почтение, мессир, — отзываюсь я.

— Что у тебя, Ханси? — ласково спрашивает фон Лейден.

— Папа, над крепостью подняли флаг...

— Зелёный? — саркастично уточняет Гоше, — С золотыми одуванчиками?

— Я думал это солнышки, дядя, — расстраивается маленький фон Лейден.

— Ты молодец, Ханси, — смягчается Гоше, — Иди сюда, возьми кренделек, — к Лео он обращается совсем другим тоном и мягкости в нем нет ни на грош, — Сними ленту.

— Но, Гоше! При чем здесь...

— Прошу прощения, мессир Рикард, — спокойно говорит Гоше, — Все, что я сейчас скажу, никак не оскорбляет честь твоей дочери, которую я ставлю превыше собственной чести. В этом вопросе я согласен с ван Хорном — дама вправе выбрать своего рыцаря. И она выбрала достойнейшего из нас. Также я прошу прощения, мессиры, на случай, если вдруг буду кричать. Потому что сейчас я буду кричать. Сними ленту, идиот! Дали бы эту ленту мне, я бы ее после такого спалил незамедлительно. Но ее дали тебе и дело твое. Если совсем нет гордости, никто не запрещает носить под одеждой, на сердце, на исподнем, уж где твоей душе угодно, да хоть на член намотай и бантиком завяжи. Расхаживать в цветах противника мой брат не будет!

Лео молча отвязывает ленту, но крепко сжимает ее в руке, не спеша расставаться.

— Гоше, — говорю, — Могу ли я просить графинь о милости вышить нам знамя?

— Само собой, — кивает он, — Ханси, беги к нашим дамам. Передай, что нам нужен стяг и сюрко для рыцарей. Цвет, ван Хорн?

— На усмотрение дам, они в этом лучше понимают.

— Только не зеленый, — усмехается Гоше, — А вы, юные господа де Рейны, будьте добры, сопроводить Ханси к маме, тетям и бабушкам. И помогите ему не запутаться в цветах, солнышках и одуванчиках.

Проводив детей взглядом, он продолжает:

— Независимо от исхода бугурта, господа, я знаю, кто уже победил на этом турнире — Катриона де Рейн. Без обид, мессир Рикард, я и в самом деле восхищен. Девушка только вышла в свет, впервые при дворе... До вчерашнего дня о ней слыхом никто не слыхал. И вот вам, пожалуйста, — победитель среди оруженосцев, победитель среди рыцарей и маршал Бургундии. И все это сорванец, который ещё на прошлое Рождество носился с собаками по нашему замку, дрался с мальчишками и лазал по деревьям, а о том, что это девочка, напоминала только длинная коса. Сколько это месяцев прошло? Девять?

— И откуда в них это берется? — горько вздыхает де Рейн.

— Выдающаяся будет дама, помяните мое слово, — замечает Жильбер де Римон, — Под стать своей бабке, Жанне де Ла Марш, и нашим графиням. В ножках валяться будем.

— Уже валяемся. Выпьем же за непостижимую тайну женственности, — провозглашает Вольфгер фон Лейден, поднимая кубок, — Перед ней беспомощны даже самые сильные из нас. За наших прекрасных дам!

— За дам! — радостно орут решительно все рыцари, с размаху чокаясь кубками.

— Мессир, — Мориц заглядывает в шатер, — Тут кое-кто пожаловал...

— Дьявольщина, им здесь проходной двор? Гони к чертям.

— Д-д-а, — вдруг начинает заикаться Мориц, у которого обычно язык как помело, — Но никак нельзя... дело в том, что это... мадон... Нет, если судить по одежде, мессер... Лорен...цо. Да, Лоренцо.

Он обильно краснеет, потому что на губы ему сначала ложится изящный палец, а вслед за ним в шатер проскальзывает некто невысокий и очень красивый в мужской одежде и сером, под цвет глаз, бархатном шапероне. Подходит ко мне и, встав на цыпочки, без стеснения целует в губы. Закрыв глаза, я вдыхаю дурманящий аромат рождественской выпечки и плотского греха...

— Ван Хорн, — удивляется Гартман де Римон, — Это ж мальчик! 

Остальные рыцари косятся на него с разной степенью сарказма и недоумения. Кто-то с трудом сдерживает смех, тем более что, все встают, а Гартман как сидел сиднем, так и сидит.

— План меняется, — объявляет Гоше, обмахиваясь свитком с регламентом турнира, — Вместо тарана используем голову моего брата Гартмана — она покрепче будет, да и дешевле выйдет. Рад приветствовать, мадонна Лоренца. И не слушайте идиота, ваша красота столь пленительна, что вас невозможно принять за мальчика даже в мужской одежде. Был ли ваш путь в Дижон устлан розами?

— Частично, мессир Гоше, частично.

Лоренца стягивает шаперон, высвободив водопад черных волос. Перемена настолько к лучшему, что рыцари дружно вздыхают, а Гартман едва не вскрикивает от удивления.

— Но большей частью мой путь состоял из камней, плохих обедов, совсем скверных завтраков и ужинов, ночей в клоповниках, а также из изрядного количества лошадиного дерьма. И уж точно в пути мне не встречались такие обворожительные и галантные кавалеры.

— Неужели мадам путешествует в одиночестве? — смущаясь, спрашивает Гартман.

— Нет, — возражаю я, пожирая Лоренцу взглядом, — Эта дама всегда путешествует в сопровождении лучших головорезов, которых можно купить на деньги дома Медичи.

— И к сожалению они вовсе не обворожительны, — вздыхает Лоренца, — И вряд ли галантны. Но приказы выполняют и на том спасибо.

Будто в подтверждение этих слов, в шатер заглядывает Гвидо Лупо по прозвищу Маэстро, капитан ее охраны. Высокий человек с волчьим лицом и голодным блеском в глазах.

Лоренца мгновенно определяет место Гвидо в этом шатре, кивает на Тристана.

— Порадуйте наш слух, Маэстро.

А ведь у него футляр с лютней за спиной. Отцепив фальшион, Гвидо садится рядом с Тристаном

— Не возражаете, мастер Хармс?

— Ни в чем себе не отказывайте, маэстро Лупо.

Пальцы наемника с поразительной быстротой носятся над грифом и по струнам, настраивая инструмент.

Гоше болезненно морщится на каждый звук. Знать бы, посадил бы Морица вместо музыкантов. Мальчик старательный, может и час лютню настраивать. Маэстро ловок, негодяй, вон уже играет, а на лице графа появляется блаженная усмешка.

— С графом ты знакома, моя госпожа, — назвав все имена, я представляю рыцарям свою даму, — Лоренца де Медичи из Флоренции.

Имя производит впечатление  —  Медичи невероятно бгаты, никто не знает нсколько, вхожи к Папе и монаршим особам, их фактории есть повсюду от Эдинбурга до Константинополя. 

Приглашаю Лоренцу к столу. Мы немедленно пьем за знакомство, потом без паузы за прекрасную мадонну Лоренцу, потом за дом Медичи и Флоренцию. Наконец Лоренца предлагает выпить за вечную дружбу между Флоренцией и Бургундией — возражений нет. Все пьют стоя. Рыцари настолько очарованы ее страстной красотой и слепящим блеском золота, исходящим от фамилии Медичи, что не спешат обсуждать происхождение. По их понятиям она вряд ли относится к числу знатных дам и не может присутствовать на военном совете, но это никого не смущает. Для нее мгновенно освобождают место, наперегонки подвигают тарелки, наполняют кубок. Лоренце остается благосклонно выслушивать потоки комплиментов. Разве что Гартман снова решает отличиться:

— Мадам, а правду говорят, что Медичи иудеи?

— Заткнись, — шикает на него Бертрам, — Кем они могут быть, аптекари и ростовщики?

— О мадонна, — устало вздыхает граф, — Это необъясниимый феномен, но разум в нашей семье достался только старшим детям. Трое младших не перестают меня удивлять. Прошу проявить милосердие и великодушно простить их глупость.

— Почему же глупость? — голос Лоренцы звучит как музыка, — Это всего лишь любопытство, в котором я не вижу ничего предосудительного. Медичи добрые католики... как и мы с вами, господа. Если же вы хотите спросить не еврейка ли я, нет. Медичи я только по покойному мужу, мой же род ведёт свое начало от римских патрициев.

— А наш род идёт от Хагена, убийцы Зигфрида, а тот, в свою очередь, от эльфов, — вставляет Гартман, — потому у нас в роду часто бывают заострённые уши. Как у Гоше.

— Неужели? — вежливо удивляется Лоренца, покосившись на уши Гоше. 

— А мой род точно идёт от Адама и Евы, — сообщаю я в надежде прекратить все это словоблудие, — И потому у нас в роду у всех две руки, две ноги и одна голова. Довольно меряться родословными, друзья, вернёмся, наконец, к делам.

— А что вы тут затеваете, господа? — Лоренца берет в руки чертеж крепости. — Новую битву с англичанами?

— Ах если бы, мадонна, — вздыхает Вольфгер фон Лейден, — Всего лишь бугурт.

— Ух ты! Вы защищаете крепость или осаждаете?

— Осаждаем.

— Это ведь сложнее?

— Да. В жизни намного, — говорю, — Но потешная крепость, это потешная крепость.

— Очень помогает, что ее защитники не льют тебе на голову горячую смолу и не бьют стрелами, — добавляет Жильбер де Римон.

— Дом Медичи может чем-то помочь бургундскому рыцарству?

— Очень может быть, — усмехаюсь я, — Если ты безвозмездно выкупишь наших пленных рыцарей. Только тех, у кого нет средств выкупить себя.

— То есть я должна защитить ваши риски? С удовольствием. Мне нужен список. Я выделю на каждого, допустим, по сто флоринов.

— Это большие деньги, мадонна, — возражает мессир Рикард, — Может не все попадут в плен и не за всех потребуют выкуп. Например, мессир Робар благородно взял у меня шпору на память о поединке.

— Если сумма не будет потрачена на выкуп, она пойдет в общий призовой фонд, который разделят между собой бедные рыцари в случае успешного захвата крепости.

— Мадонна, браво, — хлопает в ладоши Гоше, — Это даже самых ленивых свиней заставит сражаться. Не знаю, как кто, а я предпочитаю быстрый штурм медленной осаде. Не морить же в самом деле голодом маршала и принца? Только один вопрос: а что мы за это будем должны?

— Абсолютно ничего. Рассматривайте это как бескорыстный вклад банкирского дома Медичи в развитие рыцарских состязаний в Бургундии. В свою очередь, дом Медичи ожидает получить ваше дружеское отношение, поддержку, понимание и защиту своей коммерческой деятельности, что вполне по силам бургундскому рыцарству. А также мы предлагаем кредиты всем желающим на военные походы или на ремонт и строительство замков. Да на что угодно, хоть на доспехи, хоть на попону для коня, но это, разумеется, дело сугубо личное и добровольное.

— Ничего не понял, — мечтательно говорит Гартман, — Но звучит возбуждающе.

— Предлагаю поверить во временное бескорыстие банкирского дома Медичи, обусловленное корыстными намерениями в будущем, — потягивается Гоше, — Тем более, что предложение более чем достойное. Что там у нас дальше? А то у меня голова скоро лопнет от боли. Страсть как хочу вернуться в кровать. Да и у графинь терпение не бесконечное.

А он и впрямь бледнее сыра у него на тарелке и непонятно как держится.

— Прежде всего, друзья, — начинаю, — Я хотел бы поделиться с вами своим планом...

— Я так и знал, что у нас есть настоящий план! — потирает ладони Гоше.

— И даже безумный, — отпиваю из кубка, чтобы промочить горло перед долгой речью.

— Да что ж ты тянешь-то, черт тебя дери? Выкладывай.

— Наш маршал, как многие успели заметить, построил крепость в естественном амфитеатре. Это удобно. На пологих склонах на юге, севере и западе находятся трибуны. С западной стороны, где ворота, трибуна для знати. Южная и северная для дворян и богатых простолюдинов. А на востоке у нас равнина и стоячие места для бедных. Восточная стена самая короткая, если считать от этой башни до этой, — тыкаю пальцем в план крепости. — В то же время она самая высокая, а потому любой сочтет, что штурм с этой стороны бесполезен. Короткое расстояние между башнями и высота стены к этому никак не располагают. Да и дамы ничего не увидят, а кто захочет зря выказывать свою отвагу и доблесть? Вот на этом и строится мой план, который по сути мало чем отличается от плана, предложенного мессиром графом. Разве что есть несколько любопытных деталей...

План изложен. Мужчины какое-то время молчат, а Лоренца прикрывает рот ладонью, не в силах сдержать улыбку. Наконец тишину разрывает смех Гоше.

— Простите... — он смахивает набежавшую слезу, — Как представлю себе физиономию Ла Барда, когда он все поймет...

Все сразу оживляются и похоже, что план принят. Но тут Гоше лениво так интересуется:

— Не понял, увы, что я-то делаю по этому замечательному плану?

— Хорошо, мессир граф, что ты поднял этот вопрос, — говорю, — Вчера, когда я додумывал последние детали, я не мог знать с нами ты или нет...

— Да что все так всполошились?! — ворчит Гоше, — Будто я впервые с коня свалился.

— ....но теперь, когда ты с нами, у меня гора с плеч. Слабое место плана в том, что капитан слишком рано ввязывается в бой. Чтобы не начался хаос, нужен кто-то, кто может командовать штурмом от начала до конца. То есть ты.

В цель я попал — глазки-то у него загорелись. Гоше спит и видит себя великим полководцем, да и командовать любит и умеет. Но мессир граф не так прост, как можно подумать.

— Ты выложил нам план,  продуманный чуть ли не до малейшего чиха, — говорит он, — Что тут интересного для меня? Как я могу себя проявить? Да я бы лучше стену штурмовал.

— А вот этого не будет, пока я капитан. Пойми меня правильно: во-первых, ты ранен, во-вторых, я боюсь графинь.

— Все их боятся, — соглашается Жильбер де Римон.

— Как ты себя можешь проявить? — продолжаю, — Да очень просто. Иногда лучшие планы рушатся из-за того, что кто-то споткнулся. Пусть я и не отношусь к числу твоих обожателей, но я сто лет тебя знаю. Из всех присутствующих здесь рыцарей, уж прошу прощения, мессиры, только ты способен придумать на ходу новый безумный план и воплотить его в жизнь, если что-то пойдет не так.

— Уговорил, — сдается Гоше, — Так что, господа, план принят?

Возражения однако находятся и у мессира Рикарда:

— Погодите, мессиры, мне кажется, что весь план основан... не на самом честном трюке.

— Напротив, мессир Рикард, — барон фон Лейден отнимает у Гоше регламент турнира, — Вы знаете, что я тоже не любитель нарушать правила и педант почище вашего.

Свиток разворачиватся длиной широкой лентой, стелется по полу. Изящная кисть картинно зависает над строкой, поражаюсь, как быстро он нашел нужное место. Барон декламирует:

— "При осаде крепости допустимы и желательны любые военные хитрости, ибо она, осада, призвана служить подготовкой к боевым действиям в условиях войны". Маршал сам это написал. Что это, как не военная хитрость, которую мы без малейших оговорок использовали бы во время настоящей осады?

— На войне как на войне. Все способы хороши, — соглашается Гоше.

— Мессиры, вы авантюристы, — заявляет де Рейн, — А может даже разбойники.

— Будет нудить и морали читать, мессир Рикард! — говорит Жильбер де Римон, — У тебя же одна из главных ролей и тебе не терпится это провернуть. По глазам вижу.

— А гори оно огнем, — улыбается наконец де Рейн, — Я в конце-концов тоже мальчишка с тупой железной палкой.

Распрощавшись с рыцарями, без лишних разговоров сметаю карты и чертежи и укладываю Лоренцу в кровать. Отчаянно сражаюсь  с пряжками, шнурками и пуговицами.

— У меня к тебе дело, — начинает Лоренца, впрочем, энергично помогая моим усилиям.

— А я думал, что ты здесь ради меня.

— Так и есть, amore mio. И раз я наконец-то до тебя добралась, живым не отпущу. Но сначала дела, потом веселье. Ты же понимаешь, что выкуп за рыцарей это скромная взятка?

— Даже так? Если это скромная взятка, то что от меня понадобилось дому Медичи?

— Mamma mia! — вскрикивает она, стягивая с меня рубашку, — Ты почему такой синий?

— Это турнир, детка.

— Никогда к этому не привыкну.

К многочисленным шрамам на моем теле она все же привыкла, а в первый раз сделала вид, что ничего не заметила. Отвела взгляд, скрывая жалость, не хотела меня обидеть. Теперь не отводит, но ни разу не спросила откуда они взялись.

— Тебя хоть можно обнимать?

— Нужно!

— Очень больно? У меня есть хороший бальзам...

— Сначала дела, — напоминаю я, — И я так тебя хочу... А ушибы это ерунда.

— Только до тех пор, пока от них ребра не сгниют.

— Не сгниют. Голову какого дракона я должен принести дому Медичи?

— Для начала, — уклоняется от прямого ответа Лоренца, — Ты должен знать, что мы намерены щедро заплатить.

— Разумеется. Я чертовски дорого стою.

— Ты не представляешь насколько щедро. Мы удвоим твой вклад в банке. И ты получишь пожизненный кредит всюду, куда в силах дотянуться дом Медичи. Сумму ты назовешь сам. Хорошенько подумай. А также мы покроем все необходимые расходы, сколь велики бы они ни оказались. И даже предоставим в твое распоряжение любое специальное оружие, которое ты можешь оставить себе, если захочешь.

— Ого! И кого я должен убить? Короля? Папу?

— Про короля ты почти угадал. В Тоскане появился один гнусный тип. Он называет себя Крысиным королем.

Бросаю шнуровку на полпути. Но стройная и гибкая Лоренца легко выскальзывает из своей котты. С растрепанными волосами в тонкой полупрозрачной сорочке она дьявольски соблазнительна.

— О! Ты о нем уже слышал.

— Так, доходило что-то, — о зловещем видении, которым поделилась со мной графиня де Мортень, я предпочитаю промолчать, — И чем он вам так досадил?

— Подонок как подонок — грабеж, вымогательства, убийства...

— Но?

— Но он каким-то образом управляет крысами.

— Надо думать, я не первый к кому вы обратились?

— Да, — она в моих объятьях и ее напряжение трудно не заметить, — Обращались и к убийцам, и к ученым магам, и к экзорцистам.

— И что с ними случилось?

— Подозреваю, что их сожрали крысы.

— Лоренца, ты хочешь, чтобы меня сожрали крысы?

— Робар, — ее пальцы нежно поглаживают шрамы на моем лице, — Ты не тот человек, который даст себя сожрать. Взять хотя бы наши с тобой приключения в Венеции. А о том, как ты в одиночку расправился со стаей вервольфов в Пьемонте ходят легенды и слагают песни. К кому еще мы могли обратиться?

— Не в одиночку, а с Куртом.

— Хорошо, ты одолел стаю вервольфов с помощью калеки слуги.

— Курт Шульц ненамного хуже меня, и уж точно не хуже Рикарда де Рейна, например, только и того, что не носит шпоры. И он больше помощник, чем слуга.

— Знаю. Ты возьмешься? Или надо спросить разрешение у Курта Шульца?

— Возьмусь. На таких-то условиях!

Мы овладеваем друг другом сначала поспешно, потому что давно не виделись и страшно соскучились, чтобы размениваться на долгие прелюдии, а после уже не торопясь, наслаждаясь каждым прекрасным мгновением. Лоренца в постели — это я на ристалище, с той лишь разницей, что у меня других талантов нет. Лоренца же способна удивлять до бесконечности. Надо спеть — споёт, попросят нарисовать — нарисует. В то время, когда я понятия не имел каким концом вставить перо в чернильницу, а главное, зачем это нужно делать, она уже писала изысканные сонеты, которые умиляли самого Петрарку. Если она не говорит на каком-то языке, то следует усомниться, что такой язык существует. И эта женщина что-то во мне нашла... Понятия не имею, что. У меня есть Лоренца, я люблю ее. Она, черт побери, само совершенство, так что мне ещё нужно?

Мой оруженосец, красный, как солнце на закате, старается не смотреть на Лоренцу, которая, завернувшись в простыню, ест виноград. Не то чтобы много видно, но шестнадцатилетний оболтус готов довольствоваться малым. Всё ещё голый сижу на ковре, разглядывая художества Гоше.

— Э-э-э... — запинается Мориц.

— Я тебе говорил, что "экать" плохая привычка? Хорошие манеры и правильная речь в любых обстоятельствах.

— Да, мессир, вы правы.

— И не бери пример с меня. Я могу вести себя как свинья и сквернословить, если мне вздумается. Тебе это не простят — ты им ровня. Так что ты узнал?

— Вдовствующая графиня де Мортень приехала с сыном, графом Тибо, и невесткой. Сын сражается на стороне маршала. Графиня занемогла и не пойдет сегодня на пир, но с вами готова встретиться хоть сейчас.

Лоренца хихикает.

— Это по делам, — быстро объясняю я.

— Я знакома с графиней, — отмахивается Лоренца, — Вряд ли она станет покушаться на твою добродетель. А если и да, старушка ещё недурна, уважь, что тебе стоит.

— Лоренца!

— Не пойму, что за дела у тебя с этой милой дамой. Вряд ли она из тех, кто пользуется твоими услугами.

— Это ты верно подметила, — соглашаюсь я, — Что там еще у тебя, Мориц?

— Графиня также просила передать, что если вы не можете навестить ее сегодня, она готова встретиться с вами завтра во время осмотра оружия. Она его не пропустит, потому что в Совете двенадцати.

— Во время чего? — уточняет Лоренца, — В совете кого?

— Осмотра оружия, мадонна. Совет двенадцати дам решает все спорные вопросы на турнире. Дамы, в том числе и дамы из Совета, осматривают турнирное оружие и доспехи рыцарей.

— Зачем?

— Чтобы одобрить.

— А могут и не одобрить?

— Ещё как, но мессир поддерживает добрые отношения с дамами, — сообщает Мориц, — Так что все будет хорошо.

— Ах вот как? И что ты для этого им делаешь, amore mio?

— Все, о чем ты сейчас думаешь, им делает маршал, — предупреждаю я. — Поэтому он серьезный противник. У меня другая стратегия.

— Стратегия? — я помер бы от счастья, звучи в ее голосе чуть меньше иронии. Появилась бы надежда, что меня не считают туповатым, но занятным головорезом, пригодным разве что для любовных игр, — Нет, я определенно должна на это посмотреть.

— Да, мадонна, это всегда интересно, — рад стараться Мориц, — А ещё дамы обрядят рыцарей в сюрко для бугурта.

— Тебя тоже обрядят, Робар?

— Даже не сомневайся.

Сажусь на кровать рядом с ней.

— А на пир сегодня пойдешь? — спрашиваю, играя длинным, черным локоном.

— У вас тут каждый день пир и танцы.

— Мы любим повеселиться.

— Пойду завтра. Сегодня отдохну и приведу себя в порядок. А ты?

— Пир в мою честь. Меня пригласили за королевский стол, как я могу отказаться. Да и надо переговорить с сюзереном, чтобы он отпустил меня во Флоренцию на пару месяцев. Да, Мориц, мы едем во Флоренцию.

— Ура! — отзывается он.

— Если у сюзерена не будет возражений.

— Ты скажешь ему? — Лоренца тянется ко мне, чтобы обнять.

— А как иначе? Скажу, что хочу отдохнуть, развлечься и провести время с тобой. Это чистая правда. Я бы из постели не вылезал.

— Аmore mio...

Теплая ладонь накрывает мой член, мы целуемся. Мориц на всякий случай пятится к выходу.

— Одеваться, — распоряжаюсь я, — А пока мы одеваемся, Мориц, разыщи-ка рыцарей де Аркера и Шварцбарта.

— А это еще кто такие? — спрашивает Лоренца.

— Из моего войска. Увидишь — поймешь. Ты можешь остаться у меня, если хочешь.

— Мориц, мой шатер уже поставили?

— Да, мадонна.

— Отлично, тогда я ночую у себя... и жду тебя в гости. Нет, не тебя, Мориц, не падай, пожалуйста, в обморок. Твоего рыцаря. Но ты тоже заходи, будь как дома... А синьорина Джулия, моя камеристка? Где она?

— Уже здесь, мадонна.

— Тогда и я буду одеваться.

Когда она решительно сбрасывает с себя простынку, Мориц и правда едва не теряет сознание и тут же отворачивается.

— Ну до чего милый мальчик, — улыбается Лоренца.

Наконец-то появляются Курт и Джулия, а Мориц может уйти отдышаться. Курт, в силу зрелого возраста, ведёт себя спокойнее, но на Лоренцу все же старается не смотреть, сосредоточенно раскладывая перед нами мой скромный, не блещущий разнообразием красок, гардероб. Лоренца смеется:

— Вижу, ты не изменяешь себе, amore mio.

— Ношу любой цвет, если он черный.

— Это, — Лоренца указывает на бархатную котту с золотыми пуговицами и воротником стойкой, — И сюрко с гербом. Просто и торжественно, как раз для королевского пира в твою честь.

У меня и в мыслях нет спорить, в таких вещах никто в мире не разбирается лучше Лоренцы.

Ральф Шварцбарт и Жан де Аркер появляются, когда мы уже одеты, а синьорина Джулия расчесывает спутавшиеся волосы Лоренцы. Разумеется, моя возлюбленная с первого взгляда понимает, зачем мне понадобились эти рыцари 

—Хороши! Лучше и не найти, — говорит она, — Левый мне очень нравится!

Шварцбарт краснеет не хуже Морица и нервно трет переносицу. Де Аркер тоже краснеет, то ли на всякий случай, то ли задумался кто же из них левый.

Представляю рыцарей Лоренце и Лоренцу рыцарям.

— Располагайтесь, мессиры, прошу вас. Мориц, вина мессирам. Независимо от того примете вы мое предложение или нет, прошу вас, ни при каких обстоятельствах не разглашать ничего из того, что вы сейчас услышите.

Рыцари тут же клянутся унести секрет с собой в могилу.

— Так уж далеко мы заглядывать не будем, — осаживаю я их, — После бугурта можете рассказывать что и кому хотите. Уверяю, вам будет, что рассказать.

И вновь я излагаю план взятия крепости, но не весь, а только их часть, остальное вскользь. Рыцари неистово соглашаются — сделка выгодная, сулит славу и приключение. Мы пожимаем друг другу руки.

— Но это ещё не всё, — добавляет Лоренца, — Каждый из вас получит по сто флоринов от дома Медичи, как в случае победы, так и в случае поражения.

Рыцари горячо благодарят.

— Вам спасибо, мессиры. Я рада, что финансирую эту маленькую военную авантюру, которая обещает стать отличным развлечением. Не говоря уж о том, что это весьма приятный способ знакомства, а дом Медичи всегда нуждается в иностранных наемниках. Но я обязана спросить. Вы понимаете, что вам всем здесь по десять лет?

— По двенадцать, — возражает Шварцбарт, — Всем мужчинам, независимо от возраста, двенадцать лет, мадам. Избегайте тех, кто старше.

— Тонко, — соглашается Лоренца, — Смотри-ка у него не только фигурка, что надо, он ещё умеет думать и говорить. Ma bene, amore mio, если ты мне наскучишь, я буду знать к кому обратиться.

Рыцари ушли счастливыми и несколько ошеломленными, что часто случается с людьми, которым повезло познакомиться с Лоренцей.

Мориц выходит из шатра вслед за мной. Даю ему несколько монет.

— На сегодня ты свободен. Развлекись с кем-нибудь, пока Лоренца не свела тебя с ума.

Теперь у Морица краснеет даже шея.

— Спасибо, мессир... и простите. Я вовсе не заглядываюсь на вашу даму. Как-то так складывается...

— Ступай уже, — смеюсь я, — Только, смотри не напивайся. Завтра ты мне нужен трезвым и бодрым.

Смотрю на деревянную крепость и зеленый флаг на донжоне. Жаль одуванчиков отсюда не разглядеть.

***Загрузите NovelToon, чтобы насладиться лучшим впечатлением от чтения!***