11. Денис. В осаде

Лондон против всех, он против всех,

Но времени в обрез, ведь у темени обрез.

Лондон против всех, он против всех,

Что вы не геи, надеюсь, но вас наденут на пенис.

Лондон против всех, он против всех.

Oxxxymiron. Лондон против всех.

Они приходили ночью. Двое держали, а третий засовывал ему в рот жесткие от грязи носки, от вкуса которых горло сжималось в рвотном позыве. Быть может, никто из мальчишек на соседних кроватях не слышал задушенных криков и пружин, скрипящих под его выгибающимся от боли телом. А может, они слышали, но притворялись, что спят. Потому что боялись, что с ними случится то же самое. 

Каждый раз ему прижигали одно и то же место, не давая ране заживать. Он не писался в кровать с тех пор, как пошел в детский сад. Теперь он начал делать это снова. Когда на группе вместо Доси дежурила Зю, его заставляли под ор воспитки тащить мокрые простыни и белье в ванную и стирать там вручную холодной водой. Потом, пока все завтракали, он должен был стоять на тумбочке, держа простыню на вытянутых руках «для просушки». Стоял он голый ниже пояса – ведь трусы тоже были мокрые.

Тля рассказывал все это монотонным голосом, лишенным всяких эмоций. Его колени были прижаты к груди, руки обхватывали их так крепко, будто он пытался свернуться в кокон, закрыться в жесткую скорлупу, спрятаться в панцирь, как маленькая черепашка-ниндзя.

- А как же ночные нянечки? – Смог, наконец, спросить я, когда снова обрел способность складывать звуки в другие слова, кроме матерных. – Где они были?

Пацан поднял на меня удивленный взгляд:

- Так они к нам не поднимаются. Сидят внизу и бухают. Или спят. Им главное, чтоб тихо было. И чтоб по лестницам не бегал никто – потому они решетки на ночь и закрывают.

Я вспомнил решетки, которые видел у входа в коридоры второго и третьего этажей, где располагались спальни. Теперь мне стало понятно их назначение.

- Но как тогда эти ублюдки пробираются к вам в группу? Не через стены же они проходят?

Тля помотал головой:

- Не, они по пожарке слазят. На нее дверь заперта, но у старшаков ключ есть. - Глаза мелкого вдруг вытаращились от ужаса, ладошка хлопнула по губам. – Ой, блин! Я же не настучал, да? Денис, я же случайно... Я не дятел!

Пытаясь успокоить его, я обнял костлявые плечи, но мальчишку трясло под моей рукой, его губы побелели:

- Ты только не говори никому, что я тебе сказал. Если узнают – край! У нас один пожаловался воспитке, что его лупят, потому что он бензин мохать отказывается. Так ему ночью рот скотчем залепили и на лестнице подвесили бошкой вниз. Он сначала дрыгался, а потом напугался, что веревка порвется, и тихо висел. Тогда они ему палкой тыкать стали во все места, потому что, когда не дрыгается, не интересно.

- Погоди-погоди! – Я потер лоб, и зря – голова тут же отозвалась болью. – Ты же сам сказал, решетки на ночь запирают.

- Так они через чердак лазиют, - пожал плечами Тля. – Они куда хошь залезут. Нигде от них не денешься. А мы через решку все видели. Нас на суд согнали. Щас со стукачом этим не общается никто. Он всегда один – и в столовке, и в шкалке. А если подсядешь к нему или заговоришь – сам зашкваренный будешь. Он от этого совсем стал чекалданутый. Денис, я не хочу, чтобы надо мной суд! – Мелкий ткнулся носом мне в плечо, а я сидел и думал: «Когда я провалился в другое измерение? И сколько вообще измерений у зла? Смогу ли когда-нибудь найти дорогу обратно и вывести Тлю за собой?»

- Зачем же ты к девчонкам полез? – Спросил я, прислушиваясь к затишью за дверью. Показалось мне, или я, действительно, слышал шаги, удаляющиеся по коридору? Не могли же они все просто взять и уйти? Что там затевается?

- Пересидеть хотел, - хлюпнул мелкий мне в пижаму. – Я на них перед ужином в коридоре наткнулся. Ну, они заржали, типа пожелать тебе спокойной ночи придем. Вот я и не выдержал. Я бы сразу сбежал, но уличную дверь уже заперли. Думал, спрячусь до утра, а там уже рвану, только меня и видели. К бабуле пойду. У меня бабуля хорошая.

- У тебя бабушка есть? – Удивился я. – Чего ж тебя тогда в Дурдом запихали?

Тут Тля снова рассопливился:

- Болеет она. Ее в больничку забрали, а меня – в приют, потом сюда. Но сейчас ей уже лучше, я знаю. Это ж давно было, еще осенью. Денис, - он задрал голову и на меня уставились сияющие надеждой глаза, - а давай вместе к бабуле пойдем? У нее места хватит. Скажи воспам, чтоб нас отпустили. Вот им и дверь ломать не придется!

Ага. Может, мне еще у них лимузин потребовать, который бы нас до бабушки Иванова довез? Или чо уж там, сразу самолет, чтобы мы, прихватив старушку, на Канары полетели.

- Спасибо за щедрое предложение, но я вот одного не понял, - решил я прояснить последний момент. – Чего эти упыри ночные вообще к тебе присосались?

Глаза мелкого померкли:

- Да должен им я. У нас все на общак сдают, деньгами там, сигами. А у меня нету. Ну, я бычки сначала собирал, но выходило мало. Чтобы больше было, надо или просить, или карманы щипать, или на рынке стащить что. Воровать я не хочу. А попрошайничать не получается. Стыдно мне. Ну вот... Раз не отдал я им, два. А по...

Стук в дверь оборвал Тлю на полуслове. Я сжал его руку, успокаивая, и залез на баррикаду:

- Кто там? – Вопрос прозвучал дико, но уж больно вежливо на этот раз стучались, не то что давешний долбеж.

- Ёрничаешь, Малышев? – Кикиборг больше не орал, скорее шипел, как закипающий чайник, – вот-вот свисток засвистит. – Сейчас я тебя по-настоящему ра-ра-рассмешу! Директор поставлена в известность. И просила тебе пе-пе-передать: либо ты немедленно открываешь, либо завтра весь до-до-дом будет знать, от техничек до пацанов младшей группы, чем ты за-за-занимался до того, как сюда попал.

Кишки у меня скрутило, и я внезапно почувствовал себя грязным – таким грязным и отвратительным, каким не чувствовал себя уже очень давно. Будто меня долго пытались отмыть, скребли щеткой со щелочью, и вот, несмотря на все усилия, мерзостные пятна в одно мгновение снова выступили на поверхность.

- Вы не имеете права! Это конфиденциальная информация! – Я еще огрызался, но уже понимал, что все напрасно: в этом месте правила и законы внешнего мира теряли свою силу, превращаясь в пустой звук, выхлоп газа, которым никого не убить.

- Вот на-на-наглая морда! – Восп за дверью удивленно фыркнул. – Думаешь, если длинные слова знаешь, то учить взрослых пы-пы-правам можешь? А хочешь, я тебе твои права объясню? Знаешь, что у нас с та-та-такими, как ты, делают? Знаешь, что с тобой бу-бу-будет?

- А мне пофиг! – Я грохнул ладонью по двери, чувствуя, как боль перерождается в ярость, захлестывая вены неудержимой горячей волной. Интересно, Канцер специально придержала информацию? Чтобы иметь возможность давить на меня? – Хоть, бля, по радио объявите, меня не колышет. Думаете, сможете сделать что-то хуже, чем со мной уже делали?! Я вас не боюсь!

- Да ну?! – Этот урод заржал, так же механически, как двигался – будто внутри у него шестеренки скрипели. – Раз ты такой сы-сы-смелый, про дружка своего подумай. Ты зачем с ним за-за-заперся? Вы ведь долго уже одни си-си-сидите. А что вы там делали все это время, а? Может, Иванов наш уже не це-це-це...

- Заткнись! Завали хлебало, гад!

Но он продолжает, глумливо и цинично:

- А что я? Ведь все так и подумают. А жаль, такой милый ма-ма-мальчик.

Его слова скачут в моей голове, как кости; рикошетят от черепа, заставляя его гудеть изнутри; ложатся на зеленый сафьян, которым выстлано мое сердце, и на каждом кубике провальное число: один-один.

Тля пялится на меня непонимающими глазами, слепыми к тому, что вижу я. Хреновый из меня вышел спаситель. Хотел помочь, а только подтолкнул ближе к краю. Вот-вот утяну невинного за собой, в грязную поганую яму.

- Иванову ведь и так нелегко. – Приняв мое молчание за знак слабости, Кикиборг спешил развить успех. – Мать его бросила, отец срок мотает, а бабка, что его воспитывала, недавно померла...

- Нет! Неправда!

Тлей словно из рогатки выстрелили: только что жался испуганным воробушком на моей кровати, и вот уже колотится в дверь побелевшими кулаками, вопя так, что жилы на тонкой шее проступают:

- Не померла она! Врете! Врете вы все!

По белой краске мазнула кровь, но Тля продолжал бесноваться, у него на губах даже пена выступила. Я сгреб его в охапку, прижал к себе извивающееся тельце. Ноги молотили по всему вокруг, по двери, по тумбочке. Я заорал, пытаясь перекрыть грохот:

- Дайте мне пять минут! Пять минут - пацана успокоить.

Кикиборг, видно, и сам сообразил, что ситуация в изоляторе вышла из-под контроля:

- Пять минут! – Рявкнул он, едва слышный за воем Тли, бьющегося затылком в мое плечо. – Время па-па-пошло.

Я оттащил мелкого от двери и повалился с ним на кровать, придавив своим телом и беря дергающиеся руки и ноги в замок. Бормотал что-то бессмысленное успокаивающим тоном, а сам думал о том, что Кикиборг, пожалуй, достоин занять верхнюю позицию в списке людей, которых я хотел бы убить. Неужели Тле «забыли» сообщить, что его любимая «бабуля» умерла? Или ему все-таки сказали об этом, но паренек гнал от себя страшную правду? Ведь нет ничего ужаснее, чем вдруг понять, что ты один в этом мире, и никому не нужен. Кому как ни мне это знать.

Тля начал затихать подо мной. Его тело еще дергалось, хрупкие плечи сотрясали рыдания – сухие, без слез. Он икал, не в силах набрать воздух в легкие, и я ослабил хватку.

- Тише-тише, братишка, - приговаривал я, гладя его по спутанным волосам. – Все будет хорошо. Сейчас мы откроем дверь, но тебе ничего не сделают, обещаю. И в группу ты не пойдешь. Останешься на ночь тут, в изоляторе. Здесь медсестра дежурит, никто сюда не...

- Не хочу я тут! – Выдавил Тля толчками, поборов судорогу. – Они мне укол впендюрят, от которого три дня спишь. Не хочу укол!

- Ладно, ладно, - я старался говорить уверенно, хоть и не очень понимал, о чем идет речь. – Не будет уколов, ясно? Я с ними договорюсь. Просто поспишь тут, в безопасности, и все. А утром директор придет, и я с ней поговорю насчет тебя.

- Правда? – Мелкий вывернул голову и посмотрел на меня опухшими, невозможно яркими глазами. – И она меня отпустит? Я смогу вернуться домой, к бабуле?

В горле у меня вспух шершавый комок:

- Не знаю, братишка. Но я сделаю все, чтобы эти подонки тебя больше не трогали. И чтобы получили по заслугам. Ты мне веришь?

Я надеялся, что он прочтет в моем взгляде правду. И поймет, что я скорее сдохну, чем нарушу свое обещание. Слишком напоминал мне Тля другого ребенка, так же искавшего у меня защиты – защиты, которую я, сам тогда ребенок, дать ему не смог.

После нескольких долгих мгновений, паренек кивнул.

- Хорошо. Тогда сиди тут. Я договорюсь с воспом и открою дверь, ладно?

Снова медленный кивок. Я встал с кровати, и тут разбитые пальцы вцепились мне в запястье:

- Денис! А ты? Что, если они тебе укол впендюрят?

Я улыбнулся, надеясь, что выгляжу достаточно уверенно:

- Тот, от которого превращаются в спящую красавицу? Не бойся, все со мной будет нормально.

Осторожно высвободив руку, я снова подошел к двери. В нее уже нетерпеливо колотился Кикиборг.

- Мы откроем, - отозвался я, влезая на баррикаду, - но только при одном условии.

- Какое еще условие?! – Восп снова начал закипать. – Открывай, гавнюк! Мое терпение ло-ло-ло...

Я скрипнул зубами:

- Обещайте, что не будете Иванова наказывать. Он не виноват, я его сюда затащил. А в спальне у девочек он спрятался, потому что заигрался, - импровизировал я на ходу. - Залез под кровать и заснул.

- Ну да, и Ца-ца-циациану Ашотовну он тоже играючи зубами тяпнул и халат порвал!

Я удивленно обернулся на Тлю.

- А она мне укол впендюрить хотела! – Заявил тот, возмущенно сверкая глазами.

У меня вырвался тяжелый вздох: блин, вот когда понимаешь, что у переговорщика не профессия, а сплошная боль в анусе. Я цыкнул на мелкого и повернулся обратно к двери:

- Обещайте, что Иванов на ночь в изоляторе останется, но только без всяких уколов. И пусть его Циацана Ашотовна осмотрит, - понизил я голос. – Ему нужна медицинская помощь.

- Помощь?! – Снова взвился Кикиборг. – Я ему па-па-помогу! Я ему так па-па-по жопе па-па-па...

- Кирилл Барисавищ! – Внезапно прорезалась за дверью Цаца. – Щто вы такое гаварите? Савсем дитей запугали! Если мальщику плоха, канещна, я его асматрю и назнатщу летщение.

Восп снова начал возбухать, медичка огрызалась, то и дело поминая Эльвиру Анатольевну, но о чем шла конкретно речь, разобрать было сложно: Тля начал вопить о том, что никакая помощь ему не нужна, и он совершенно здоров – наверное, уколов боялся.

В общем, не знаю, что повлияло на Кикиборга – может, он просто утомился, время-то по моим расчетам шло к полуночи, и смена его давно закончилась; может, стремался ослушаться директрису, велевшую очистить изолятор, не применяя насилия; а может, просто Цаца отстояла-таки свою дверь. Но кончилось все тем, что он пообещал мелкого не трогать, в группу не отсылать и уколы, от одного упоминания которых Тлю била истерика, ему не ставить.

Мы с моим измученным, осунувшимся «заложником» разобрали баррикаду. Я оттеснил мелкого от двери и убрал надломленный штурмом стул.

Первым внутрь ворвался Кикиборг, за ним – титаны. Я и не знал, что они все еще были здесь. Наверное, сидели где-то тихо и ждали своего часа. Я пикнуть не успел, как меня скрутили, на голову накинули наволочку и поволокли куда-то, как взбесившегося попугая. Только Тля вопил мне вслед:

- Денис! Денис! Отпустите его! Куда вы его тащите, сволочи!

А потом дверь медблока захлопнулась, и его крики заглохли.

***Загрузите NovelToon, чтобы насладиться лучшим впечатлением от чтения!***