2. Денис. Список смертников

"Берегите психов, чужаков, еретиков, ведь все переплетено.

Телек и террор, с церковью бордель и казино,

Картели, детдом от Мэрии и темно где".

Oxxxymiron. Все переплетено.

- Подожди здесь, - бросила мне тетка из органов опеки и скрылась за дверью, развеваясь расстегнутой шубой. После нее в воздухе остался стойкий запах пота и приторных духов.

На полировке под светлое дерево висела строгая, бронзово-блестящая табличка: «Директор Канцер Эльвира Анатольевна». «Канцер» крупными печатными, имя-отчество – витиеватыми прописными.

Я сгрузил вещички на паркетный пол и осмотрелся. Кабинет был пустой, но, по ходу, тут кто-то обитал и покинул рабочее место совсем недавно – у монитора стояла дымящаяся чашка с полукругом бурой помады по краю. «Как кровища засохла», - подумал я.

Из-за двери директорского кабинета доносились бубнящие женские голоса, но как я ни прислушивался, разобрать ничего не смог, так что решил продолжить разведку. Шкафы, папки, пылящиеся за стеклом почетные грамоты, календарь с котятами, хищно извивающиеся лианы на окне. А за стеклом – снег, от которого я уже успел отвыкнуть: вышитый крестиками птичьих следов, с забытой кем-то маленькой красной варежкой, с желтыми пятнами собачьей мочи у стальных столбиков забора. Собаки, конечно, с той стороны. Вон и сейчас одна телепается на поводке. И ссут, что символично, внутрь. На нашу территорию.

Блин, а в какой такой момент я включил себя в понятие «мы»? Когда вошел за теткой из опеки в этот кабинет? Или, когда вылез из машины на парковке с вмерзшими в лед следами покрышек? Или еще раньше, как только мы проехали через ворота из толстых металлических прутьев, окруженные грязными сугробами? Именно тогда я понял, что это не на день и не на неделю, а на три долгих года, пока мне не стукнет восемнадцать?

Я окинул взглядом выкрашенные в веселенькие цвета сооружения, предназначенные для физической активности аборигенов на свежем воздухе. Радуга, качели, турники и горка, раскиданные по территории в рэндомном порядке. Угадывающаяся под снегом песочница, рядом – упавший грибок: то ли веса осадков не выдержал, то ли тягот интернатской жизни. Снежную целину пересекают цепочки детских следов и расчищенные, рыжие от песка дорожки. Дорожки упираются в несколько низких зданий и калитку, такую же безнадежно желтую и решетчатую, как ворота, через которые меня доставили в мою новую жизнь.

Собака за забором – такса? – в последний раз задрала лапу и потащила хозяйку к подъезду пятиэтажки. «Центр содействия семейному воспитанию № ...» - так гласила табличка у главного входа в заведение – надежно скрывали от внешнего мира кирпично-панельные стены обступивших его жилых домов: самых обычных, с застекленными или нет балконами, торчащими по фасаду спутниковыми тарелками, тюлем в окнах и кактусами на подоконниках. Я представил себе, как хозяева стандартных хрущевских квартир выглядывают из аквариумов своих кухонь, приходя с работы. Смотрят между своими кактусами сюда, вниз. На площадку с рухнувшим грибком и радугой. На растоптанного снеговика у дорожки. На серые кирпичные здания «Центра» и его обитателей, которых мне еще не довелось встретить. И видят среди всего этого меня. Бесплатное реалити-шоу, и я в нем в роли статиста. Крутяк, бля.

Сзади скрипнула, открываясь дверь.

- Заходи, - Опека в шубе выплыла из директорской берлоги. – Тебя ждут.

Распрощавшись с засевшими в кабинете (но не со мной), женщина запахнулась в искусственный мех и посеменила прочь, в большой свободный мир. Пот с духами остались. Я потер нос, чтобы не чихнуть, и шагнул в приоткрытую дверь, волоча за собой пожитки.

За столом одной масти с дверью сидело трое. Высушенная временем и желчью дама с махагоновыми волосами, стянутыми на затылке в такой тугой пучок, что все морщины разгладились; жирная гейша с неестественно белыми подушками-щеками, кроваво-красным ртом и угольно-черными кудрями, взбитыми вверх; и наконец – совершено непримечательная на этом фоне квадратнорожая и плосконосая тетка, выглядевшая так, будто ей на лицо уронили кирпич и назад ничего не вправили. Впрочем, кто знает: может, тут таким макаром детишки развлекаются.

Три пары глаз уставились на меня так, будто я был диковинным зверьком вроде тасманского дьявола или бородавочника: работники провинциального зоопарка, конечно, слышали о его существовании, но живьем никогда не видели. И вот его вдруг всучили им, особо не спрашивая их мнения по этому поводу, и они судорожно пытались сообразить: опасен ли он? Агрессивен или ядовит? Можно ли его содержать с другими зверями? Можно ли показывать публике?

Мне захотелось щелкнуть зубами. Вместо этого я вежливо сказал:

- Здравствуйте, - и сделал пару шагов к ближайшей леди, а именно к морде-кирпичом, и вытянул руку. – Я Денис.

Брови-ниточки махагоновой поползли к краю крашеной шевелюры. Губы сжались так плотно, что превратились в белый поперечный шрам. Плоские глаза квадратнорожей забегали, она дернулась от моей руки, будто я был заразный. Женщины обменялись взглядами.

- Н-да, тот еще подарочек, - пробормотала гейша себе под нос, хотя я прекрасно все слышал.

- Наплачемся мы еще с этим принцем датским, Марина Васильевна, попомните мои слова, - поддакнула, немного опомнившись, морда-кирпичом.

- Ох, вот только принца нам еще и не хватало, - проскрипела гейша удивительно противным голосом – словно ногтем провела по стеклу. – Как будто нам Короля мало.

Я опустил руку, которую никто не собирался пожимать, чувствуя себя круглым идиотом. Говорили явно обо мне, вот только я не понимал ни слова, будто общались тут на суахили. Наконец махагоновая, сидевшая во главе стола, вступила в диалог – откашлялась. Гейша и морда-кирпичом мгновенно умолкли.

Директриса – а это, как я догадался, была она – подняла на меня глаза, посаженные так глубоко, что не разобрать цвета. Лицо ее прорезала зубастая трещина – улыбка. Выглядело это скорее, как тик, – будто мышцы свело от непривычного усилия.

- Здравствуй, Малышев. Меня зовут Эльвира Анатольевна, я директор этого центра. Добро пожаловать в наш дом. Как ты, возможно, заметил, он расположен на улице Счастливой, что уже само по себе символично. Поэтому мы делаем все возможное, чтобы это место стало счастливым для детей, которые живут в нем. Я искренно надеюсь, что ты вольешься в наш дружный коллектив и будешь следовать...

Бла-бла-бла. Обычный педагогический трындеж. Да, что улица Счастливая, я внимание обратил. Очень хотелось надеяться – это добрый знак. Хотя опыт подсказывал, что у бога, дьявола, или кто там дергает за ниточки в балагане под названием «Жизнь», своеобразное чувство юмора.

- Марина Васильевна Кононова будет твоей воспитательницей. Сейчас она отведет тебя на медосмотр, а потом покажет твою группу и место в спальне.

Мама, роди меня обратно! Гейша – воспитательница?!

- Зачем медосмотр? – Удивился я. – Я здоров. Там даже справка есть.

Я ткнул пальцем в знакомую папку, лежащую на столе между худых костистых пальцев директрисы. Тетка из опеки отобрала у меня ее еще в аэропорту, но я точно помнил, что там было заключение врача, переведенное на русский и с печатями. Без него меня просто отказались принимать.

- Не умничай, Малышев, - проскрипела гейша, поднимая со стула массивную корму. – Все проходят медосмотр, и ты пройдешь.

- Это просто стандартная процедура, - снова улыбнулась директриса. Резинки губ растянулись чуть ли не со скрипом. – Не беспокойся.

Ее взгляд перекочевал на воспитательницу:

- Не забудьте передать Никитиной, чтобы провела полный осмотр. И анализы взяла.

- Полный осмотр? – Гейша наморщила толстый лоб. – Эльвира Анатольевна, я не совсем...

Директриса нетерпеливо фыркнула и поманила толстуху к себе. Та подцокала поближе и склонилась над столом. Махагоновая что-то зашептала в мясистое ухо, оттянутое массивной серьгой. Не знаю, что она там вещала, но щекастая физиономия гейши, по ходу, с каждым словом вытягивалась, а нарисованные глаза становились больше и круглее.

- Хорошо, Эльвира Анатольевна. Поняла, все поняла, - наконец сообщила гейша, почему-то шепотом и мелко кивая, отчего в воздухе поплыло прозрачное облачко пудры. – Если что – сразу к вам.

Она выпрямилась и устремилась к двери. Я поудобнее перехватил сумку, посчитав аудиенцию оконченной. Зря.

- Вот что, Малышев, - директриса побарабанила коготками по столу. – Ты уже решил, что товарищам скажешь?

- О чем? – Затормозил я.

Махагоновая глубоко вздохнула и обвела участников сцены взглядом, так и говорившим: «Боже, дай мне силы!»

- О том! Ну, сам подумай: тебя же расспрашивать начнут. Кто такой, откуда, как и почему. И что ты ребятам скажешь?

Да, блин, что? Уж точно не правду. Я придумал несколько, как мне казалось, вполне убедительных легенд, но вот, какую выбрать, еще не решил. Рассудил, что буду действовать по обстоятельствам.

Молчание директриса очевидно восприняла как доказательство моей тупости.

- Насколько мне известно, - махагоновая сделала многозначительную паузу, - от тебя отказались зарубежные усыновители и отправили обратно на родину. Ведь так все и было. Верно?

Ее глаза ясно говорили, что известно их хозяйке было совсем другое. Судя по мордам гейши и плоскорожей, их в детали моей истории тоже посвятили – хрен знает, насколько подробно. Хуле, Опека с ними не зря трындела, пока я природой в окошке любовался. В общем, иного я не ожидал. И все равно, почувствовал себя так, будто прошлое, от которого пытался убежать, нагнало одним прыжком и теперь дышит прямо в затылок вонючей пастью, смотрит волком из чужих глаз, готовое перегрызть глотку.

Я медленно кивнул.

- Верно. Так оно и было.

- Вот и чудно, - директриса соединила кончики пальцев. Лимит улыбок на сегодня, по ходу, был исчерпан. – Только учти: снова своим бизнесом займешься, долго у нас не задержишься. Мы тебя приняли по доброте душевной и потому, что за тебя попросили. Но у всякого терпения есть границы. Скандалы нам не нужны. Я доходчиво объясняю?

Дошло до меня пока одно: вот вроде сухой стою, а будто всего говном облили, жидкой такой дрисней. И в уши попало, и во рту мерзкий вкус, так что блевать охота. Значит, бизнес, да? Найс. А кто это, интересно, за меня просил? Я-то думал, меня по закону принять были обязаны.

- Не беспокойтесь, - сам не знаю, как из меня еще связные слова вылетают. – Я понятливый.

Не помню, как за дверью оказался. Прообщался с мадам Канцер всего минут пять от силы, а уже захотелось ее придушить. Надеюсь, в будущем с ней видеться придется редко. Крайне редко. Не удивительно, что у нее такая фамилия: по-датски «рак» означает. Не членистоногое, а болезнь, почти неизлечимую. Мозг мне Канцер точно выела.

Медкабинет располагался рядом с офисами администрации. Меня загнали за белую занавеску и велели раздеваться, пока усатая медсестра-дитя Востока изучала мои справки и обсуждала мою скромную персону с гейшей, которая притащила нужные бумажки в зубах. Через тонкую ткань отчетливо долетали всплески кавказской эмоциональности:

- Да щто вы, Мариначка-джан... Нет, ну как можна... Вай, ужас-ужас! Аткуда, гаварите? А такая есть страна вапще, да? Разврат, слющайте, сплащной разврат...

Я вышел из-за занавески в труселях, надеясь, что медичка заткнется. Она, как водится потыкала в меня стетоскопом, слазила палкой в рот, загнала на весы и наконец подергала за волосы, заявив, что «педикулеза нет». Процедуры эти она проделывала в резиновых перчатках, но тут, наверное, так положено. Я сносил все терпеливо. Даже то, что Мариночка-джан и не думала выходить из кабинета, а сидела тут же у стола и трескала предложенное медсестрой домашнее печенье, посыпая мою медкарту сахарной и своей пудрой.

- Харашо, - вздохнула усатая. – Теперь трусы снимай давай.

- Зачем? – Насторожился я.

- Ты щто, каждый раз спращивать будещ, как тибе взрослый скажют? – Мохнатые брови медсестры сползлись к переносице. – Снимай, гаварю, асмотр делать будем.

Я покосился на гейшу, с интересом наблюдавшую за сценой, хрупая печенькой.

- А может Марина... как ее... выйдет сначала?

- Пф! – Фыркнула воспитательница, украсив свои колени и пол кокаиновой дорожкой пудры. – Ты что думаешь, я пиписьки раньше не видала? И вообще, нашелся тут стыдливый. Стыдиться раньше надо было, когда, прости господи, перед мужиками жопой крутил. Мало нам своих девок, которые под первого попавшегося ложаться, а потом их на аборт посылай, так теперь еще и интер-мальчики пошли!

- Ну, аборт ему не гразит, - резонно заметила усатая и сдернула с офигевшего меня трусы.

Я добавил гейшу и усатую к списку тех, кого мне хочется насильственно лишить жизни.

Все верно, у каждого подростка, наверное, есть такой список, верхнюю строчку которого с завидной периодичностью занимают его или ее учителя и родители. Разница между среднестатистическим подростком и мной в том, что номер один моего топа смертников уже мертв. И убил его я.

Я старался думать об этом и представлять в деталях, что именно сделаю с Мариночкой-джан и гестаповкой в белом халате, безжалостно мнущей мой член и мошонку. Эта мысль помогла мне продержаться, пока у меня брали анализы. Помогла промолчать, даже когда гейша, которой не понравился мой взгляд, проскрежетала:

- Ишь, еще смотрит волком! Ему же добра хотят, а он морду корчит. Видали, прынц! В голубой мантии.

Смех отскочил от стен с таблицами роста-веса и со склонившейся над мартышкой Айболитом. Добрый доктор тоже улыбался, щеря крупные белые зубы. В руке у него был шприц. Мартышка ржала во всю плюшевую морду – наверное, ее уже проперло с той фигни, что медик засадил ей в задницу.

Я понял, что это место ненавидит меня. Оно возненавидело меня с того самого мгновения, как я ступил на территорию, огороженную желтой стальной сеткой. С того момента, как за мной захлопнулись решетчатые ворота. Задавать вопрос «За что?» бессмысленно. Почему бы мне просто не возненавидеть это место в ответ?

***Загрузите NovelToon, чтобы насладиться лучшим впечатлением от чтения!***