Холодный мрамор под босыми ступнями. Бесконечное звездное небо над головой, где плыли не созвездия, а целые миры, переливаясь туманностями и светом далеких солнц. Здесь, в этом вневременном пространстве, звучали голоса. Негромкие, но наполняющие все вокруг своей властной силой.

— Как думаешь, их народ возродится? — спросил мужской голос. Он был похож на низкий гул далекого океана, спокойный и неумолимый.

Я затаила дыхание, хотя знала — меня здесь нет. Это было видение? Сон? Или что-то большее? Я лишь наблюдательница, пылинка, затерявшаяся в великой паутине судеб.

— Не знаю, но очень надеюсь, что да. — Ответил женский голос. Он звенел, как хрустальные колокольчики, но в его глубине таилась сталь. — Они – мое любимое творение. И очень не хотелось бы терять его из-за неверного выбора глупой человечки.

Мое сердце екнуло. Глупая человечка? О ком они? Воображение услужливо нарисовало хрупкую фигурку, стоящую на краю пропасти. Мою? Нет, глупости.

— Неужели у тебя совсем нет к ней жалости? — мужской голос звучал мягче, почти сочувственно. — А как же женская солидарность?

Легкий, холодный смешок, заставивший звезды задрожать.

— Жалости нет. Но я справедлива. — Хрустальный голос стал тверже. — Если мой шедевр выстоит, расцветет вопреки всему, то ее ждет награда. Если же нет… — Пауза повисла тяжелым свинцом. — Тогда долгие годы страданий. Ровно столько, сколько потребуется, чтобы осознать цену легкомыслия.

Картина дрогнула, звезды поплыли, превращаясь в размытые пятна света. Холод мрамора сменился теплом подушки. Мраморный пол стал шершавой простыней. Голоса богов растворились в…

БЗЗЗЗЗЗЗЗЗ! БЗЗЗЗЗЗЗЗЗ!

О, святые крендельки! Как же я ненавижу этот будильник! Пронзительный, визгливый, как рассерженная оса, он впивался в барабанные перепонки, вырывая из объятий странного, тревожного сна. Рука, действуя на автомате, шлепнула по тумбочке, пока не нащупала проклятую кнопку. Тишина. Благословенная тишина. Я специально поставила самую раздражающую мелодию в мире – игнорировать ее было физически невозможно. Потому что иначе я бы проспала до обеда, а начальник Петр Семеныч, наш "дорогой" директор, терпеть не мог опозданий. Особенно моих.

"Архивариус должен быть точен, как швейцарские часы!", – любил он повторять, стуча костяшками пальцев по моему столу.

Я потянулась, кости приятно хрустнули. Через щель в шторах пробивался яркий солнечный луч, поймавший в свою ловушку миллиарды пляшущих пылинок. На улице было явно тепло. Очень тепло. Лето вступило в свои права безоговорочно. Воздух, даже сквозь приоткрытое окно, пах нагретым асфальтом, цветущей липой и… обещанием духоты к полудню.

"Крепкий кофе", – первая внятная мысль пронеслась в еще затуманенной сном голове. Черный, как ночь, горький, как неразделенная любовь в дешевом романе. Только это могло заставить мои нейроны проснуться и начать хоть как-то функционировать. Полноценный завтрак – яичница, тосты, йогурт – видимо, снова отменялся. Причина? Банальна до слез: я опять не смогла заставить себя помыть голову с вечера. Теперь мои волосы напоминали гнездо сонной птицы, и привести их в божеский вид утром было задачей героической. Нет, ну серьезно, какие могут быть гарантии, что после душа в зеркале появится что-то приличное, а не меланхоличный ежик? Лучше уж сэкономить время и нервы.

"Оно и к лучшему", – философски вздохнула я, разгребая волосы пальцами.

Двадцать минут спустя, в максимально комфортных джинсах и просторной футболке (никаких "девчачьих" платьев, спасибо, не надо), я выскочила из подъезда. Солнце ударило в глаза, заставив щуриться. Воздух был уже теплым, ласковым. По дороге на работу – мое любимое кафе "У Марфы". Небольшое, уютное, с запахом свежей выпечки и вечно занятой баристкой Олей.

— Оль, доброе! — крикнула я, протискиваясь к стойке. — Кофе черный, самый крепкий, пожалуйста! На вынос.

Оля, высокая брюнетка с вечно удивленными глазами, кивнула, уже наливая густую ароматную жидкость в картонный стаканчик.

— Опять без завтрака, Ань? — спросила она, ставя стаканчик передо мной. Голос у нее был хрипловатый, от постоянного общения на фоне шума кофемашины. — Опять волосы не мыла?

Я фыркнула, расплачиваясь.

— Ясновидящая? И да. Кофе – мой единственный завтрак. И единственная радость утра.

— Говорю же, невкусный у нас кофе! — Оля покачала головой, давая сдачу. — Марфа экономит на зерне, все знают. Вот в "Кофейне" на площади…

— Зато бодрит! — перебила я, беря горячий стаканчик. Обжигающее тепло приятно растеклось по ладони. — А вкус… Ну, к нему привыкаешь. Как к Петру Семенычу. Спасибо, Оль!

— Держись там! — крикнула она мне вслед.

Выпив первый обжигающий глоток прямо у двери кафе (да, я знаю, это вредно), я двинулась дальше. Кофе, конечно, был так себе. Горьковатый, с легким привкусом жженого. Но эффект! Через пару минут по жилам побежали первые робкие импульсы жизни. Мысли начали структурироваться.

Архив. Документы. Тишина.

Мантра моего спокойствия.

Но… по мере приближения к заводу, шаг мой невольно замедлялся. Солнце пригревало спину, где-то в кустах чирикали воробьи, воздух был напоен ароматом лета. Мимо пронеслись парочка велосипедистов, смеясь. А впереди маячили серые, унылые корпуса завода "Прогресс". Мое место работы. И мое личное убежище. Желание сесть на ближайшую скамейку, запрокинуть лицо к солнцу и просто… быть… нарастало с каждой секундой. Не торопиться. Не думать о папках и Петре Семеныче. Насладиться этим утром, этим подобием кофе в руке, этим мимолетным ощущением свободы. Как же иногда сложно бороться со своими желаниями… Да и стоит ли? Ведь никто не заметит, если я опоздаю на пять минут? Ну, максимум, на десять…

С тяжелым вздохом я оторвала взгляд от соблазнительной скамейки и ускорила шаг. Мечты мечтами, а Петр Семеныч – реальность. Суровая и пунктуальная. Завод встретил меня привычным гулом машин из открытых ворот цеха и запахом машинного масла, смешанным с пылью. Я свернула в сторону административного корпуса – серой трехэтажной коробки. Мой оазис был на втором этаже, в самом конце длинного коридора. Дверь с табличкой "Архив".

Ключ щелкнул, я вошла и… облегченно выдохнула. Мой мир. Мой второй дом, а может, и первый. Прохладный воздух, пахнущий пылью, старой бумагой и спокойствием. Работала я на заводе, сидела в этом самом офисе, занималась бумажками. Но "бумажки" – это слишком просто сказано. Это была история. История завода, его побед, провалов, людей. Все здесь.

Когда я сюда устроилась пять лет назад, архива, в современном понимании, не было. Была маленькая комнатушка, заваленная стопками документов вперемешку со старыми запчастями. А начальство, в лице все того же Петра Семеныча, упорно хотело порядка. "Цивилизованного подхода!", – как он выражался. Я это желание прекрасно понимала. Порядок – это предсказуемость. Безопасность. И я взялась за дело с почти религиозным рвением.

Теперь это был отдельный большой кабинет. Высокие, до потолка, металлические стеллажи стояли ровными рядами, как солдаты на параде. Они были забиты папками, коробками, толстыми томами – от пожелтевших бухгалтерских отчетов тридцатилетней давности до свежих, еще пахнущих типографской краской, спецификаций на новое оборудование. Каждая папка – на своем месте. Каждая опись – в идеальном порядке. Здесь царил мой порядок.

И здесь царила тишина. Глубокая, почти звенящая, нарушаемая лишь шелестом страниц, когда я что-то искала, или тихим жужжанием моего старенького ноутбука. Покой. И главное – минимум общения с людьми. Это был рай для интроверта, каковым я себя считала без ложной скромности. Посетителей у меня было крайне мало, что не могло не радовать. Обычно просто молча приходили (чаще – забегали), сдавали папки или брали нужные документы, роняя на ходу: "Спасибо, Аня!" или "Подпиши здесь!", и исчезали. Пару раз в неделю, не чаще. Иногда заглядывал Петр Семеныч, покряхтывал: "Порядок, Анна Викторовна, порядок! Молодец!" – и тоже удалялся.

Идеально.

Я включила ноутбук, запустила негромко любимый сериал – что-то уютное, про старые дома и запутанные семейные тайны. Фоновый шум для души. Достала из ящика стола вязание – простой шарф, узор "рис". Монотонные движения спиц успокаивали. Большую часть дня, если не требовалось срочно что-то найти или принять новые документы, я занималась своими личными делами: читала книги с экрана, смотрела сериалы, вязала, иногда рисовала в блокнотике какие-то глупые рожицы. Рабочее время текло медленно, медовой рекой спокойствия.

Так прошел и этот день. Неспешно, уютно, незаметно. Солнце за окном давно перевалило за зенит, потом начало клониться к закату, окрашивая пыльные стекла в оранжевые тона. Я закончила очередной ряд шарфа, поставила на паузу героя, замершего на самом интересном месте, и потянулась. Время уходить. Дома меня никто не ждал – ни родители (их не было с самого детства, я их даже не помнила), ни парень (последние отношения развалились полгода назад, и с тех пор я даже не пыталась), ни даже кошка (хотя мысль завести пушистого молчаливого друга иногда посещала). Поэтому торопиться мне было некуда. Полная свобода. Или полное одиночество? Зависит от настроения. Сегодня это была именно свобода.

Закрыв архив на ключ, я вышла на улицу. Вечернее солнце уже не палило, а ласкало. Воздух стал чуть свежее, но все еще был теплым и густым. Захотелось не сразу бежать к автобусу, а… немного пройтись. Просто так. Насладиться этим началом лета.

Июнь. Самое прекрасное время. Когда жара еще не выматывает до последней капли пота, а лишь греет. Когда зелень на деревьях не пожухлая, а сочная, яркая, кричащая о жизни. Когда клумбы взрываются буйством красок – розы, пионы, нежные маргаритки. Воздух был пропитан сладковатым ароматом цветущих лип и акаций, смешанным с пыльцой и свежескошенной травой где-то вдалеке. Вокруг порхали бабочки – белянки, лимонницы, изредка мелькал яркий павлиний глаз. И повсюду – птичий гомон. Воробьиные перепалки, мелодичные трели каких-то невидимых певцов в кронах, карканье ворон. Музыка жизни.

В такие моменты я чувствовала себя немного ребенком. Когда самая простая вещь – пушистый одуванчик, смешная форма облака, солнечный зайчик на асфальте – могла вызвать глупую улыбку. И неудивительно, что, проходя мимо небольшого киоска, я почувствовала непреодолимое желание. Мороженого. Шоколадного. Максимально шоколадного. С шоколадной крошкой, в шоколадной глазури, чтобы шоколадный вкус ударил в мозг, как тот утренний кофе. Я прямо шоколадным наркоманом иногда себя чувствую. Наверное, это моя главная слабость.

— Эскимо "Шоколадный восторг", пожалуйста, — сказала я продавщице, уже доставая кошелек.

— Ох, девушка, это у нас самое шоколадное! — улыбнулась она, протягивая желанный брикетик в яркой обертке. — На, наслаждайся!

Я расплатилась, быстренько освободила мороженое от упаковки и впилась зубами в хрустящий шоколад. О, да! Прохлада, сладость, насыщенный какао-вкус… Небеса! Я шла, откусывая маленькие кусочки, стараясь растянуть удовольствие, и улыбалась сама себе. Вот оно, простое счастье. Солнце, лето, шоколадное мороженое…

И конечно, я была бы не я, если бы не устроила маленькую катастрофу. На последнем, самом вкусном кусочке, который я особенно тщательно облизывала, капля растопленного шоколада, предательски дрогнув, упала… Прямо на колено моих любимых, самых удобных, выцветших от многочисленных стирок джинсов. Темное пятно на светло-голубой ткани. Клякса.

— Черт! — вырвалось у меня тихонько. Я схватилась за салфетку, стала тереть. Пятно лишь размазалось, став больше и неопрятнее. Ну вот. Типично. Практичность моей одежды – это не только вопрос комфорта. Джинсы, майки, футболки, рубашки навыпуск, кроссовки или кеды – вот моя униформа. Все просто, удобно, не требует лишних телодвижений и… скрывает. Надежно скрывает. Потому что я категорически не переношу юбки, платья, каблуки – в общем, все те атрибуты "настоящей девушки", которые, как мне всегда казалось, требуют совсем другого тела. Не такого, как у меня.

Наверное, все дело в самооценке. Всегда думала, что нужно прятать свою фигуру. Ведь она далека от тех идеалов, что смотрят с обложек и экранов. Большая грудь, которая вечно мешала, нелепо выпирая под мешковатыми футболками. Мягкие складочки на животе, появившиеся благодаря моей любви к шоколаду и пассивному образу жизни. Попа… ну, попа больше, чем хотелось бы, особенно когда пытаешься влезть в узкие джинсы. Обычная "серая мышка", каких полно на свете. Невидимка. В свои 25 я жила одна: без родителей (их не было), без парня (не сложилось, да и не очень-то хотелось после прошлого опыта), без кошки (лень ухаживать, честно говоря). Подруг близких тоже не было – поддерживала поверхностное общение с парой девушек с института, но не более. И знаете? Мне и не хотелось иного.

Нравилось жить в своем маленьком, аккуратно организованном мирке. Мирке, где главными героями были книги, сериалы, архивные папки и шоколадное мороженое. Изредка только выбираясь в большой, шумный, непредсказуемый мир – в основном, для похода на работу. И вот такие прогулки. С шоколадным пятном на колене.

Я дотерла пятно до относительно приемлемого состояния, выбросила салфетку и палочку от мороженого в урну. Солнце уже садилось, окрашивая небо в нежные персиковые и сиреневые тона. Пора было домой. Впереди – тихий вечер, чай, возможно, новая серия сериала. И никаких неожиданностей. Как я любила.

Повернув за угол, я направилась к остановке. Тени удлинялись, вечерний воздух стал еще приятнее. Я шла, погруженная в свои мысли, в ощущение летнего вечера, в легкую досаду от испорченных джинсов… И совершенно не заметила высокую мужскую фигуру, которая вышла из-за угла здания прямо передо мной. Мы столкнулись почти лоб в лоб.

— Ой! Извините! — вырвалось у меня автоматически, я отшатнулась.

Он тоже сделал шаг назад.

— Виноват, я не смотрел… — начал он, и его голос… Голос был низким, бархатистым. Незнакомым. И почему-то заставил меня поднять глаза.

Мы столкнулись почти лоб в лоб.

— Ой! Извините! — вырвалось у меня автоматически, я отшатнулась, чувствуя, как горячая волна стыда поднимается к щекам. Идеально. Вечерняя идиллия разрушена моей вечной неловкостью. Теперь еще и пятно шоколадное на колене, и вот это.

Он тоже сделал шаг назад, неожиданно ловко для такого резкого столкновения.

— Виноват, я не смотрел… — начал он, и его голос… Голос остановил мои внутренние самобичевания. Низкий, бархатистый. Не просто приятный – он был ощутим. Как теплая волна, прошедшая сквозь кожу и заставившая едва заметно вздрогнуть. Почему-то этот звук заставил меня поднять глаза, что я делаю крайне редко при случайных столкновениях – обычно мой взгляд автоматически устремлялся куда-нибудь в район пуговиц собеседника или просто в асфальт.

И застрял.

Он был высоким. Очень. Мне, при моих не самых выдающихся 165 см, пришлось запрокинуть голову. Темные, чуть вьющиеся волосы, собранные у затылка в небрежный хвост, но несколько прядей выбились, обрамляя лицо. Лицо… Резкое. Скулы, будто выточенные из того самого холодного мрамора из моего сна, сильный подбородок с едва заметной ямочкой. А глаза… Темные. Не просто карие, а глубокие, как ночное небо без звезд, втягивающие в себя. В них не было ни раздражения от столкновения, ни обычной вежливой отстраненности. Был… интерес? Или просто хорошее воспитание? Взгляд был настолько прямым, изучающим, что мне захотелось снова опустить глаза, спрятаться. Но что-то не давало. Этот взгляд парализовал.

— Все в порядке? — спросил он, и бархат его голоса обволок слова. Он смотрел на меня, а не сквозь меня. Это было непривычно и слегка пугающе. — Вы не ушиблись?

Я заставила себя моргнуть, оторвав взгляд от его глаз и переведя его куда-то в район его плеча. Обычная темная рубашка, хорошего кроя, джинсы. Ничего особенного, но на нем сидело… идеально. Как на манекене.

— Н-нет, — выдавила я из себя, чувствуя, как предательски краснею еще сильнее. Голос звучал пискляво и неуверенно. «Архивариус должен быть точен, как швейцарские часы!» — ехидно процитировал в голове голос Петра Семеныча. Да уж, точность не про меня сейчас. — Я… я тоже не смотрела. Простите.

Он улыбнулся. Легко, уголками губ. И это преобразило его резкое лицо, добавив тепла и… чего-то опасного? Или это мне почудилось?

— Взаимно прощено, — сказал он. Его взгляд скользнул вниз, к моему колену. — Ой, кажется, пострадало больше, чем вы.

Я посмотрела туда же. Да, шоколадное пятно, размазанное моими же стараниями, выглядело теперь как грязное месиво на светлой ткани. Еще один пункт к моей коллекции «Анна, королева неловкости».

— Пустяки, — махнула я рукой, стараясь изобразить безразличие. — Джинсы старые. Вечер испортить не смогли. — Солгала. Испортили. Теперь этот вечер навсегда будет ассоциироваться с этим столкновением, с этим взглядом, с этим пятном. И с моей идиотской реакцией.

Он кивнул, его темные глаза снова встретились с моими. На мгновение показалось, что в их глубине что-то мелькнуло. Знакомое? Нет, не может быть. Я таких людей не знаю. Их просто… не существует в моей реальности архивных стеллажей и шоколадного мороженого.

— Рад это слышать, — произнес он. Пауза повисла неловко. Он явно не собирался просто уходить. Или мне опять почудилось? — Вы… местная?

Вопрос застал врасплох. Зачем ему это? Вежливость? Или…?

— Да, — ответила я коротко, уже мысленно прокручивая пути отступления к остановке. — Работаю тут неподалеку.

— На заводе? — уточнил он. Его внимание стало меня нервировать. Слишком пристальное. Слишком… целенаправленное. Как будто он что-то искал. Или кого-то.

— В администрации, — уклончиво сказала я. Мычание коровы прозвучало бы интеллектуальнее. «Архив», — подсказал внутренний голос. Почему я не сказала «архив»? Потому что это звучит уныло? Потому что не хочу, чтобы этот… этот памятник мужской красоте (ох уж мое буйное воображение!) ассоциировал меня с пылью и бумажками? Глупо. Совершеннейшая глупость.

— Понятно, — он кивнул, и в его взгляде промелькнуло что-то… удовлетворенное? Или показалось? — Я здесь проездом. Решил прогуляться, посмотреть город. Вечер хороший.

— Да, — согласилась я, чувствуя, как диалог увязает в неловком молчании. Пора бежать. — Извините, мне… автобус скоро. Было приятно. Извините еще раз за столкновение.

Я уже сделала шаг в сторону, готовая буквально сбежать, когда он снова заговорил, и его голос остановил меня как вкопанную:

— Взаимно. Осторожнее на углах. И… с пятном. Попробуйте застирать холодной водой с солью. Может помочь.

Он улыбнулся еще раз, этой своей легкой, чуть загадочной улыбкой, кивнул и пошел своей дорогой, длинными, уверенными шагами. Я стояла, как дура, и смотрела ему вслед, пока его высокая фигура не растворилась в сгущающихся вечерних сумерках.

«С холодной водой и солью. Хм. Эксперт по шоколадным пятнам», — пронеслось в голове. И тут же: «Кто это, черт возьми, был?»

Сердце почему-то колотилось как сумасшедшее, будто я пробежала стометровку, а не просто столкнулась с незнакомцем. Воздух, который секунду назад был напоен ароматом лета, теперь казался разреженным. Я глубоко вдохнула, стараясь успокоиться. Глупость. Просто неожиданная встреча. Красивый мужчина. У меня их в жизни было… ноль. Ну, почти ноль. Не считая неудачных попыток в институте. Мозг услужливо подкинул сравнение: этот был… другой. Не из моего мира. Как персонаж из книги или того самого сна со звездами и мраморными полами.

«Глупая человечка», — вдруг отчетливо прозвучал в памяти хрустальный, стальной голос. Мороз пробежал по коже, несмотря на теплый вечер. Я резко тряхнула головой, отгоняя наваждение. Кофе утром был плохой, мороженое шоколадное, столкновение с Аполлоном… Нервы шалят. Пора домой. К тишине, чаю и сериалу.

Но ощущение странности не отпускало всю дорогу. Даже в автобусе, глядя в темное окно, где отражалось мое обычное, ничем не примечательное лицо, я ловила себя на мысли о темных, бездонных глазах. И о том, что его взгляд… он будто узнал меня. Или ожидал встречи? Бред. Совершенный бред.

Дома ритуал повторился: чай (не кофе, вечер же), любимый сериал (герой наконец-то сделал важное признание, но я смотрела рассеянно), вязание. Но мысли возвращались к тому столкновению. К его голосу. К совету про пятно. Я даже встала и попробовала – холодная вода с щепоткой соли. Пятно посветлело! Чудеса. Или просто совпадение?

Сон пришел быстро, но был беспокойным. Не звезды и мрамор, а бесконечные коридоры архива. Только стеллажи были выше, темнее, а проходы между ними – уже, как ущелья. Я бежала по ним, задыхаясь, чувствуя, как что-то большое, темное, безликое преследует меня. Тени скользили по папкам, сливались в угрожающие очертания. Я пыталась кричать, но голоса не было. Только шелест бумаги, нарастающий, как шум прибоя. И запах… не пыли и старой бумаги, а чего-то затхлого, гнилого. Я металась, искала выход, но коридоры закручивались в бесконечный лабиринт. И в конце самого темного прохода мелькнул высокий, знакомый силуэт… Но прежде чем я смогла разглядеть, проснулась.

Резко. С криком, застрявшим в горле. Сердце бешено колотилось. В комнате было тихо, только тикали старые часы на кухне. Я включила свет. Мой маленький, уютный мир был на месте. Кресло, ноутбук, клубок пряжи и спицы, брошенные на диван. Никаких теней. Никаких лабиринтов.

«Переработала», — строго сказала я себе, вставая, чтобы налить воды. «Встреча с красавчиком вскружила голову, вот мозг и разыгрался». Но чувство тревоги не уходило. Оно висело в воздухе, как запах грозы перед дождем. И когда я вернулась в постель, то долго ворочалась, прислушиваясь к тишине, которая вдруг показалась слишком громкой, слишком настороженной.

Утро не принесло облегчения. Солнце светило ярко, но кофе «У Марфы» (да, опять тот же, жженый) не смог прогнать остатки ночного кошмара. Даже Оля заметила:

— Ого, Ань, а ты сегодня как сонная муха! Или красавчик приснился? — подмигнула она.

Я только фыркнула в ответ, но щеки предательски загорелись. «Если бы только сон…»

Архив встретил меня прохладой и тишиной. Я глубоко вдохнула знакомый запах пыли и бумаги. «Мой мир. Мой порядок». Сегодня он казался особенно ценным. Я включила ноутбук, но вместо сериала запустила просто тихую музыку. Взяла в руки вязание, но пальцы не слушались, петли путались. Мысли возвращались к вчерашнему вечеру. К незнакомцу. К его совету. К сну.

«Надо отвлечься, — решила я. — Работа. Настоящая работа».

Я подошла к дальнему стеллажу, где хранились самые старые фонды – документы еще довоенного периода и первых лет работы завода. Петр Семеныч давно просил провести их ревизию и составить более подробную опись. Я откладывала, потому что это был адский труд: бумага ветхая, почерки нечитаемые, а пыли – на год чихания вперед. Но сегодня – самое то. Монотонная, требующая полной сосредоточенности работа.

Я достала первую толстую папку, аккуратно сдула слой пыли (все равно чихнула три раза подряд) и раскрыла ее на столе. Пожелтевшие листы, покрытые выцветшими чернилами, отчеты о поставках, списки рабочих… Мир 30-40-х годов. Я погрузилась в расшифровку кривого почерка какого-то бухгалтера, стараясь думать только о цифрах и фамилиях.

Так прошло пару часов. Тишина архива, пыльный запах старины, монотонная работа – все это начало успокаивать. Тревога понемногу отступала, уступая место профессиональному азарту архивариуса, нашедшего интересную деталь. Вот, например, упоминание о каком-то «Объекте «Квазар»» в расходных ведомостях 1943 года. Никогда о таком не слышала. Наверное, какая-то секретная разработка военного времени. Интересно.

Я листала страницы, сверяла данные, делала пометки в электронной описи. И вот, в одной из папок, между стандартными отчетами, мой взгляд упал на листок, явно выбивавшийся из общего ряда. Он был не пожелтевшим, а скорее посеревшим от времени, но явно более поздним, чем остальные документы в папке – судя по бумаге и машинописному шрифту, лет 60-х. И он был… пуст. Почти.

Вверху листа стоял штамп «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО». Ниже – номер дела, который не соответствовал ни одной из наших текущих нумераций. А в центре страницы, крупно, напечатано всего одно слово:

«НАБЛЮДАТЕЛЬ»

И больше ничего. Ни подписей, ни дат, ни пояснений. Просто это слово, отпечатанное на машинке, буквы чуть съехавшие, будто кто-то торопился.

Я перевернула листок. Чистая обратная сторона. Заглянула в папку – больше ничего похожего не было. Странно. Очень странно. Почему этот лист здесь? Что это за «Наблюдатель»? Секретная должность? Кодовое название проекта? Или…

«Или персонаж из чьего-то дурного сна?» — ехидно подумала я, но стало как-то не по себе. Слово будто висело в воздухе, нарушая тишину архива своим немым вопрошанием. Я положила листок отдельно, решив позже показать Петру Семенычу. Может, он знает? Хотя сомнительно.

Остаток дня прошел под знаком этого странного листка. Я продолжала работу, но мыслями возвращалась к нему. К слову «Наблюдатель». К снам. К вчерашнему незнакомцу с его слишком внимательным взглядом. Невидимые нити начинали сплетаться в моем воображении в какую-то тревожную паутину. Чувство, что за мной наблюдают, не покидало. Я ловила себя на том, что оглядываюсь на дверь архива, будто ожидая, что она вот-вот откроется.

Когда прозвенел будильник, сигнализирующий об окончании рабочего дня, я вздрогнула так, будто он стоял у меня за спиной. С облегчением закрыла папку с довоенными отчетами. Хватит на сегодня старины и загадок.

Собираясь уходить, я снова посмотрела на тот злополучный листок со словом «Наблюдатель». И вдруг, совершенно отчетливо, почувствовала… холодок. Легкое дуновение ледяного воздуха, которого не было секунду назад. Оно пробежало по затылку, заставив волосы на руках встать дыбом. Я резко обернулась.

Архив был пуст. Стеллажи стояли ровными рядами, пылинки танцевали в луче заходящего солнца из окна. Тишина. Глубокая, звенящая тишина.

Но чувство не уходило. Кто-то только что был здесь. Или… что-то?

Я схватила сумку, почти выбежала из архива, громко щелкнув замком. Ключ дрожал в руках. По дороге к выходу из административного корпуса я шагала быстро, почти бежала, не оглядываясь. Солнце клонилось к закату, окрашивая серые стены завода в теплые тона, но мне было не до красоты.

Только выйдя за ворота, на улицу, где шелестели листья и сновали люди, я немного успокоилась. «Воображение, — пыталась убедить себя, идя к остановке. — Устала. Странный сон. Столкновение. Странная бумажка. Все наложилось».

Но где-то в глубине души, под слоями самоиронии и привычного скепсиса, поселился крошечный, но цепкий червячок сомнения. А что, если не воображение? Что, если голоса во сне, этот незнакомец, листок «Наблюдатель» и этот ледяной вздох в архиве… Что, если это все как-то связано?

«Тогда долгие годы страданий. Ровно столько, сколько потребуется, чтобы осознать цену легкомыслия», — эхом отозвался в памяти хрустальный, стальной голос.

Я резко остановилась, заставляя идущую сзади женщину чуть не врезаться в меня. Легкомыслие? Какое легкомыслие? Я же просто живу. Тихо. Уединенно. Стараюсь никому не мешать.

Или… этого недостаточно?

Автобус подъехал как нельзя вовремя. Я втиснулась в толпу, стараясь не думать о темных глазах, о мраморных полах и о слове, отпечатанном на сером листке бумаги. Дом. Чай. Тишина. Вот что мне нужно. Никаких наблюдений. Никаких тайн.

Но когда автобус тронулся, и я посмотрела в запотевшее окно, мне на мгновение показалось, что на тротуаре, в толпе спешащих с работы людей, мелькнула высокая, знакомая фигура в темной рубашке. Он стоял и смотрел вслед автобусу. Прямо на меня.

Или это опять игра света, теней и моего расшатанного воображения?

Я закрыла глаза, стиснув зубы. Святые крендельки, как же я ненавижу, когда мой маленький, упорядоченный мир дает трещину.